А вот еще более свежий пример. Как-то я спросил известного астронома, занимающегося изучением объектов в Поясе Койпера – кольца, состоящего из льдов, расположенного за пределами орбиты Нептуна, – не пытался ли он искать там какие-то изменения яркости, которые могут указывать на наличие искусственных источников света. Он отнесся к идее со скепсисом: «Зачем? Там нечего искать».
Первоначально научный официоз рассматривал объекты Пояса Койпера (ОПК) как плод воображения. Исключением был, конечно, Плутон, самый крупный из ОПК, обнаруженный Клайдом Томбо в 1930 году и долго считавшийся планетой. Но спустя более полвека Дэвид Джуитт, астроном из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, не сумев получить время на телескопе или грант на поиски ОПК, был вынужден совместить свою программу поиска с другими проектами. И в 1992 году он и Джейн Луу открыли, наконец, первый ОПК помимо Плутона при помощи 88-дюймового телескопа, установленного на вершине Мауна-Кеа на Гавайях.
В каждом из этих случаев движение вперед искусственно тормозилось, и это происходило не из-за отсутствия необходимой технологии, нехватки научного любопытства и воображения или невозможности получения проверяемых данных. Задержка была вызвана высокомерием влиятельных хранителей путей науки, пусть часто и руководимых благими намерениями. И хотя сейчас мы можем радоваться тем чудесам и миру возможностей, что открывают нам большие телескопы – становящиеся еще более грандиозными, – кто знает, что могло бы быть, если бы ученым дали сделать эти открытия на годы, на поколения раньше?
* * *
Многие ученые считают себя отдельной кастой, членами клуба элитной интеллигенции. Сознательно или подсознательно они хотят отделить себя от публики. Такое мышление объясняет, по крайней мере отчасти, аргумент многих моих знакомых ученых: ученые должны выходить к общественности только после того, как ясно сформулируют свои выводы. Если бы непрофессионалы знали изнутри хаотичную реальность науки – полную начинаний, остановок и тупиков, – они бы заклеймили каждый вывод ученых как недостаточно основательный или сомнительный. Некоторые ученые опасаются, что любой важный научный консенсус – к примеру, о влиянии человека на климат Земли и, в связи с этим, о возможности возникновения катастрофических последствий для нас и всей остальной жизни на планете – может быть полностью отвергнут. Эта стратегия невынесения сора из избы имеет и другое преимущество: выставляя ученых в выгодном свете, более умными, чем мы есть на самом деле, она добавляет нам очарования, что уменьшает внешнюю критику.
Но это неправильный подход. Мы обязаны информировать общественность – и не только потому, что налогоплательщики финансируют так много научных исследований. Общество, которое хорошо информировано, заинтересованно и увлечено достижениями науки, – это общество, которое готово направлять не только свою финансовую поддержку, но и интересы и занятия своих детей, свои самые светлые умы на решение сложнейших проблем. Действуя в таком духе, духе открытости в отношении того, что мы знаем и не знаем, мы сможем в долгосрочной перспективе поддержать авторитет ученых на должной высоте. Полностью отгораживаясь от публики, можно только увеличить недоверие. В конце концов, аномалии, с которыми мы сталкиваемся, представляют интерес не только для ученых. Они явлены всему человечеству, и, если в науке происходят открытия, довольно часто влекущие за собой прорывы в медицине, это идет на пользу всем. Мы должны показать миру, как происходит прогресс, особенно когда это движение полно неопределенностей и сталкивается с разными интерпретациями из-за отсутствия ясных и убедительных доказательств. Мы должны показать всем, как часто мы удивляемся тому, что находим.
И еще, то всеобщее осуждение, с которым в академической среде относились к интересу студентов к SETI, позднее оказало расхолаживающее действие уже на этот интерес у аспирантов. Согласно некоторым данным, во всем мире только восемь ученых смогли получить докторские степени по темам, имеющим отношение к SETI. Но ситуация понемногу меняется. На момент написания книги семь аспирантов готовятся к получению докторской степени по темам, связанным с SETI. Что можем мы передать следующим поколениям астрономов: какие вопросы должны они задавать, и, соответственно, какие эксперименты с целью получения каких данных должны они ставить? Здесь, опять же, Оумуамуа дает нам направление, если мы хотим уделить этому должное внимание. Масштабы траффика технологического оборудования через межзвездное пространство могут быть ошеломляющими, но мы никак не можем их оценить, пока не разработаем инструменты, достаточно чувствительные, чтобы это зафиксировать.
По правде говоря, я и сам иногда – снимаю здесь шляпу перед Юрием Мильнером – говорил о поисках внеземной жизни как о высокорисковой инвестиции в научные исследования. Любой метод поиска, так же, как и инвестиции, имеет свои риски. Благодаря SETI у нас есть некоторое понимание свойств той иголки, которую мы ищем в стоге сена Вселенной, но любая иголка, которая будет найдена, станет великой наградой. Окупаемость таких инвестиций совершенно затмила бы обычные проценты от не столь рискованных научных исследований. Просто узнав о том, что оно не одиноко, само человечество бы изменилось, не говоря уже об эффекте тех знаний, которые мы могли бы получить от такого открытия.
Я знаю, молодым ученым совсем нелегко отстаивать идеи, на которые научный истеблишмент повесил ярлык «странные и эксцентричные». У меня на текущем этапе моей жизни есть определенная карьерная стабильность, так же, как и нежелание – присущее мне, насколько я помню, с первого моего дня в школе, – искать одобрения у других. И даже в этой ситуации, я, возможно, не был бы готов продвигать гипотезу «Оумуамуа – инопланетный световой парус» или исследовать стоящие за ней возможности, если не осознавал бы очень остро всю хрупкость жизни и ограниченность тех временных рамок, которыми каждый из нас индивидуально ограничен в своих попытках свершить что-то для всеобщего блага. А вина за это понимание лежит, пусть и частично, и не единственно, на моей научной работе, посвященной Вселенной.
8. Необъятность
Погрузившись в чтение историй о Шерлоке Холмсе, легко забыть о точке зрения самого Холмса. Для него любой частный случай – всего лишь один из многих. И наблюдение «Отбросьте все остальные факторы, и останется один-единственный, который и есть истина» описывает его привычку к дедукции, он повторяет это в «Знаке четырех», «Берилловой диадеме», «Случае в интернате» или «Человеке с побелевшим лицом».
В каком-то смысле успешные астрофизики не очень отличаются от вымышленных детективов – хотя не все аномалии похожи, но процесс их исследования одинаков.
«Отбросьте все остальные факторы», – приказывает Холмс. И, как оказалось, здесь есть еще один фактор, относящийся к вопросу о том, откуда и зачем появился Оумуамуа. Он связан не с собственно Оумуамуа, а со Вселенной, по которой он путешествует, – Вселенной, которая старше и шире всего, что мы знаем. Может быть, ее древность и необъятность станут ключом к разгадке еще одной тайны Оумуамуа.
* * *
Во время одного семейного отпуска – в Крейдл-Маунтин, гористой местности в центральной Тасмании, за десять лет до открытия Оумуамуа, – я вышел как-то на улицу после обеда и взглянул вверх. Мы забрались далеко от цивилизации, и там не было обычного светового загрязнения, которое обычно портит вам вид с вашего дворика, где бы вы ни жили в этом мире. Я смотрел в чистое ночное небо.
