Как ни сторожилась юная черкешенка, а уберечься не получилось. Чья-то грязная рука зажала ей рот, а вторая приставила нож к тоненькой шее.
– Будешь кричать, зарежу, – посулил ей Осип, обдав неприятным запахом из щербатого рта. – Кивни, коли поняла!
Та, осознав, что сопротивляться не получится, судорожно кивнула, и он затащил ее в свое убежище.
– И впрямь девка, – удовлетворенно хмыкнул охотник, деловито ощупав добычу. – Оно, конечно, с голодухи и мальчонка сгодился бы, но все же лучше с девицей!
– Что тебе надо? – тихо спросила она, когда тот убрал руку с ее рта.
– Ничего особенного, – осклабился бывший разбойник. – Ублажишь меня разок-другой как следует, глядишь, и отпущу подобру-поздорову!
– Я буду кричать!
– Гы! Кричи сколько влезет, кто тебя услышит?
– Ах ты, грязный шакал! – взвизгнула Нахат и бросилась на негодяя с маленьким кинжалом.
Однако тот был настороже и сумел увернуться, ударив при этом девушку в живот, и, когда она согнулась от боли, отобрал у нее оружие.
– Вот дрянь! – сплюнул в сердцах Осип и тут же добавил строптивой добыче пинка. – Ведь я сначала по-хорошему хотел. Но коли так, не обессудь, девонька, будет по-плохому!
– Отпусти ее! – раздался от порога голос Попела.
– Чего? – осклабился разбойник, обнажая тесак, после чего глумливо посоветовал лекарю: – Шел бы ты мимо, колдун, глядишь, поздоровее был бы. Сам попользовался, так не жадничай, дай и другим…
– Пошел вон, zmrde zkurvene!
[67] – скривился чех, жалея про себя, что второпях забыл надеть перевязь с оружием.
– А где твоя шпага? – мерзко улыбнулся Осип. – Никак забыл прихватить?
– Для такого пса, как ты, мне и батога хватит! – ответил Вацлав, подбирая валяющийся на полу обломок жерди.
Разозлившийся разбойник бросился на доктора и попытался зарубить его тесаком, но прошедший суровую школу у наемников Попел оказался для него крепким орешком. Ловко увернувшись от выпада своего врага, он огрел его палкой сначала по лицу, потом по плечу, разом отсушив руку, и, наконец, по ноге, заставив взвыть от боли и согнуться. Затем последовал добрый пинок в грудь, и не ожидавший такой подлости охотник повалился на спину, с громким стуком приложившись затылком о бревно, и затих.
Этого показалось чеху недостаточно, и он все тем же ослопом приложил врага по голове, разбив ее в кровь. Остановила его лишь мысль о том, что убийство солдата без суда может обернуться для него неприятностями и что лучше связать дезертира-уклониста и предъявить пред светлые очи полковника Панина, а тот уже, узнав о подлых намерениях схваченного с поличным преступника, изрядно накажет его сам. Так что Попел просто заломил без жалости руки противника и связал их.
– Поднимайся, pitomec
[68], хватит изображать мертвого. Пойдешь своими ногами, или я тебя прямо здесь прикончу.
Закончив со своим противником, Вацлав нагнулся к лежащей на куче мусора Нахат. Несмотря на повреждения, девушка была жива и в сознании. Она видела, как появился ее спаситель, и как они с проклятым разбойником дрались, и как он вышел победителем из неравной схватки.
– Ты пришел, – еле слышно прошептала она.
– Конечно, – так же тихо отозвался он и, осторожно подняв ее на руки, понес в лазарет, заодно зорко следя за пленником, уныло тащившимся в нескольких шагах перед бравым хирургом.
Несмотря на значительные потери, понесенные осаждавшими во время подрыва насыпи и последовавшей за ним вылазки, турки и не подумали опустить руки. Напротив, неудачи, казалось, только ожесточили их и заставили трудиться с удвоенной силой. Меньше чем за две недели был насыпан новый вал, куда больше прежнего, на котором установили уцелевшие пушки, и вот уже две недели кряду топчи вели по крепости непрерывный огонь.
Топраков городок был разрушен почти до основания. Досталось и прочим укреплениям, а также зданиям внутри. Спасаясь от не прекращающегося ни днем ни ночью обстрела, казаки вырыли ямы, в которых пережидали канонаду, но стоило османам пойти на штурм, как они выбирались из своих укрытий и с удвоенной яростью бросались на врага. Изо всех бойниц и проломов звучали выстрелы, летели стрелы, а когда противник подбирался совсем близко, на их головы начинали падать камни, а под ногами рвались мины.
Раз за разом янычары набрасывались на русские позиции, но только для того, чтобы после жаркой схватки откатиться назад, теряя боевых товарищей.
Стены старой генуэзской крепости пока еще стояли, быть может, только потому, что артиллерия турок была занята другими укреплениями. Казалось, еще немного и защитники не выдержат нечеловеческого напряжения, но шел день за днем, а силы их не ослабевали. Державшиеся поначалу наособицу донцы, запорожцы и охотники давно перемешались и стояли на стенах плечом к плечу. А иной раз случалось так, что Панин и его офицеры командовали казаками, а атаманы и есаулы водили в бой солдат.
Наконец, после одного особо ожесточенного штурма обороняющиеся были вынуждены оставить Топрак-кале.
– Что же вы делаете, атаманы-молодцы?! – хрипло крикнул им Родилов, потрясая саблей. – Не можно нам отступать!
– Не сладим, батька, – устало выдохнул отходивший последним Татаринов.
– Здесь надо обороняться, – поддержал его Панин. – Там только людей зря положим.
– Нет! – не согласился с ними войсковой атаман. – Надо отбросить басурман, иначе они пушки к самым стенам подвинут, а тогда точно не устоять. За мной!
Какими бы уставшими ни были казаки, роптать они не стали и, повинуясь приказу своего вождя, стали подниматься с мест, чтобы снова ринуться в кровавую сечу, но в этот момент какому-то меткому турецкому стрелку улыбнулась удача, и выбежавший впереди своих людей из ворот Родилов получил пулю в грудь. Вслед за этим загрохотали ружья и мушкеты со всех сторон, полетели стрелы, но без атамана атака захлебнулась, и защитники Азова вернулись за стены.
– Дядька Епифан, – бросился к раненому Татаринов. – Как же так?
– Держись, Мишка, – еле слышно отозвался тот и уронил голову.
– Лекаря! – что было сил заорал есаул. – Где его черти носят, когда он нужен?
– Здесь я, – буркнул Попел, опускаясь на колени рядом с лежащим на земле атаманом, и взял его за руку.
Пульса не было, да и рана в груди оказалась такова, что Вацлав только сокрушенно покачал головой.
– Брешешь! – взвизгнул Татаринов и схватился за эфес сабли. – Врешь, немчура!
– Успокойся, – встал между ним и доктором Панин, – не время теперь собачиться!
– У господина Родилова смертельная рана, и я ничем не могу ему помочь, – с горечью пробормотал Попел. – Впрочем, как и всем остальным. У меня не осталось ничего, кроме ланцета. Нечем лечить, нечем перевязывать, нечем облегчить боль…
