Я снова взглянула на Белого Ворона.
Лицо его оставалось таким же неподвижным, но я увидела серебристые дорожки слез, которые скатывались по щекам до самых губ. Плакал ли он от того, что разделял боль зверя, от того, что собирался убить его, или вспоминал о погибшем отце?
Горестный крик повторился. Но теперь он стал тише, тварь удалялась.
– Мы убьем его утром, – сказал Белый Ворон. Кажется, он был даже рад, что может отложить неприятный момент.
Каким образом трое людей, вооруженных луками и копьями, собираются убить кенабика, они мне так и не объяснили! И, судя по словам Белого Ворона, даже не собирались.
Чудовище спутало наши планы.
Я не спала, когда кенабик, сильно проголодавшись, все-таки решил на нас напасть. Услыхала, как он бежит к нам по невысоким холмам, и только попыталась разбудить своих друзей, как он уже мчался по нашему лагерю.
Айанаватта нашарил лук и стрелы, Белый Ворон схватился за копья.
– Они никогда не охотятся по ночам, – в голосе Белого Ворона слышалась обида.
Сонная Бесс кое-как поднялась на ноги, пытаясь хоботом нащупать Белого Ворона. Она его не видела, а пернатый динозавр быстро приближался к ней слева.
Бесс была готова. В тот миг, когда кенабик напал во второй раз, она махнула огромными бивнями в ту сторону, откуда раздавался шум. Зверь с грохотом свалился на наш лагерь, закричал при виде костра и попытался ухватить лапами хоть что-нибудь съестное.
Бесс шагнула вперед. Одно движение огромной головой – и на левом боку динозавра образовалась глубокая рана. Он заверещал, когда сабли из слоновой кости двинулись в другую сторону.
Старая мамонтиха отшатнулась и на малый миг потеряла равновесие, но все же удержалась на ногах; кровь кенабика стекала по ее мощным бивням. Она прищурилась и свернула хобот, довольная своей победой. Резво обернулась и протрубила вслед убегающему врагу.
– Почему он повел себя так необычно? – задыхаясь, спросила я, пытаясь собрать свои пожитки. Мужчины тоже подбирали разбросанные вещи.
– Обезумел от голода, – предположил Белый Ворон.
– Но в прерии должно хватать добычи.
– Ну да, – сказал он. – Хватает. Ты же видела, он все время что-нибудь пожирает. Но мы, вероятно, не видели, что кенабик извергает обратно все, что съедает. К несчастью, кенабики от рождения не мясоеды. Ему не хватает богатой растительности и сочной травы юга, откуда он родом. Травоядное животное не может стать плотоядным. Мясо, которое он поедает, убивает его. Растения здесь слишком редкие и жесткие для него. Даже если мы не убьем его, он сам вскоре умрет, и это будет плохая, постыдная смерть. Величайший позор повиснет на его духе тяжелым грузом и привяжет к этому миру. Ему придется долго искупать позор, который он навлек на себя и на свое племя. Мы можем дать ему кое-что получше. Проявим уважение, применив оружие. Ты можешь сказать, что он сам виноват, раз ушел со своих пастбищ, но за такими, как он, шли хищники и убивали их одного за другим, когда они ослабели. Его изгнали из родных угодий. Я постараюсь убить его милосердно.
– Вижу, ты простил зверя, съевшего твоего отца.
– Я понимаю: это был несчастный случай. Кенабик, вероятно, даже не знал, что ест его. Он сделал это не со зла. Мой отец рискнул и потерпел неудачу.
Два алых камня сияли на неподвижном лице Белого Ворона.
Я отвернулась.
Айанаватта нашел луки и колчан, пока Белый Ворон собирал обратно в горшок угли костра, которые ему удалось отыскать. Наш маленький навес, установленный на случай дождя, оказался растоптан, и мы снова укрылись у мощного тела Бесс. Белый Ворон остался стоять в дозоре до рассвета, мы с Айанаваттой погрузились в беспокойный сон.
Проснувшись, я увидела профиль Белого Ворона на фоне серой полоски света на горизонте; кажется, он совсем не сдвинулся с места. Когда я проснулась снова, его лицо и голова находились в том же положении, что и несколько часов назад. Он напомнил мне одну из прекрасных мраморных статуй Микеланджело, созданных по заказу французского папы, «Узников». Бесконечно печальных, бесконечно осознающих холодную истину своей грядущей судьбы.
И вновь мне захотелось обнять его и утешить. Неожиданное желание поделиться теплом с одинокой безропотной душой.
В этот миг он обернулся, его задумчивые глаза встретились с моими. Он коротко вздохнул и вновь принялся смотреть на далекие горы. Он понял, что было в моем взгляде. Он видел это и раньше. Но у него была цель. Сон, который нужно прожить. Его судьба была единственным утешением, которое он мог себе позволить.
Когда мы проснулись, с неба закапало сильнее. Белый Ворон натянул на плечи накидку, пока с трудом устанавливал седло на спине мамонта.
Айанаватта пошел помочь ему. Пахло дождем. Все небо было затянуто темно-серым, так, что невозможно было ничего разглядеть на расстоянии двадцати ярдов. Горы, разумеется, тоже исчезли.
Я поплотнее завернулась в накидку, чтобы защититься от холода и сырости. Мамонтиха поднялась на ноги со стоном – от зимнего ветра ее суставы утратили подвижность. Ночью мы даже не пытались разжечь новый костер, да и углей в горшке осталось мало, так что мы подкрепились холодным вяленым мясом и отправились в путь.
Пошли по кровавому следу, оставленному кенабиком. Бесс ранила его довольно сильно, так что шел он медленно.
Осторожничали мы больше обычного, понимая, что кенабик может поджидать нас в укрытии, чтобы напасть. Постоянный дождь наконец прекратился. Ветер улегся.
Мир как-то странно затих. Все звуки отчего-то усиливались и звучали по отдельности, идти по промокшим лугам стало тяжелее. Время от времени небо чуть расчищалось, и тонкие солнечные лучи освещали далекую равнину. Горы, однако, так и оставались скрытыми от глаз. Мы слышали, как плещутся лягушки и другие мелкие животные в воде поблизости. Чувствовали сильный кислый запах гниющей травы в старых гнездах. Вдруг снова раздался свист ветра, принесшего дождь. Равномерно топали ноги Бесс, преследующей нашу добычу.
Мы добрались до мелкой, грязной, заросшей водорослями и травой речушки, и стало ясно, что динозавр отдыхал здесь и попытался подкормиться водорослями. Обнаружились и полупереваренные останки мелких млекопитающих и рептилий. Белый Ворон оказался прав. Это существо не могло выжить в здешних условиях. Также стало ясно, что рана его гораздо серьезнее, чем мы думали: похоже, оно пыталось остановить кровь с помощью травы. Насколько оно разумно?
Я спросила Айанаватту что он об этом думает. Он не был уверен. Сказал, что научился не судить о разумности по своим стандартам. Он предпочитал верить, что каждое существо разумно по-своему. И потому старался относиться ко всем им с таким же уважением, с каким относился к себе.
Я не могла до конца принять его взглядов. Сказала, что не могу в это поверить, однако даже если животные и не разумны, то явно обладают душевной восприимчивостью. А вот неустойчивые скалы и камни – просто отвратительные собеседники.
