Любовь к жизни в них замедлилась, но не угасла совсем. Мысли их были столь же сконцентрированны, как и их физические тела. Каждое слово даже на самые лаконичные языки можно было перевести лишь с помощью нескольких предложений. К примеру, древний мелнибонийский в сравнении с их языком был так цветист и неуклюж, что только привычное ухо различило бы мелкие нюансы тона. Мне пришлось вспомнить старое заклинание и замедлить собственное восприятие времени. Только так я смог понять их.
Благодаря нашему сверхъестественному общению я постепенно начал понимать то, что они говорили мне. Почему первые каменные мужчины и женщины мира решили побеседовать со мной, мне неведомо. Однако я понял, что это важная часть сна. Я сел и погрузился в странное, но довольно приятное общение. Все четыре дня я, позабыв о скором отплытии Гуннара, слушал камни.
Предки произнесли первое слово.
ТАМ ГДЕ ВЕТЕР ВСТРЕТИТСЯ С РОГАМИ ЖЕНЩИНЫ БРОСЬ
ВЫЗОВ РАЗРУШИТЕЛЮ СУДЬБЫ И СТАНЬ ЕЕ ЛУЧШИМ
СОЮЗНИКОМ
Мне привиделся образ белого зверя, озеро, сверкающее строение, окруженное горами. Я знал, что мне нужно попасть туда, чтобы понять значение своего сна.
Предки произнесли второе слово.
КЛИНОК ИЗМЕНИТ РАВНОВЕСИЕ ЧАША ПОДДЕРЖИТ ЕГО
ДРАКОН ТВОЙ ДРУГ
Мне привиделся клинок меча без рукояти, острие его погрузилось в какую-то чашу, а из тени на меня смотрел огромный желтый глаз.
Предки произнесли третье слово.
КОРЕНЬ И ВЕТВЬ ДЕРЕВА ПОДДЕРЖИВАЮТ РАВНОВЕСИЕ
И СОХРАНЯЮТ ЖИЗНЬ
Я увидел огромное дерево, дуб с раскинувшимися ветвями, на которых укрылись целые миры. Корни его уходили вглубь земной коры. Ветви его заслонил другой образ, обозначавший то же самое, но в другой форме. Я понял, что это и есть Космическое Равновесие.
Предки произнесли четвертое слово.
На малый миг меня посетил величественный образ – огромный зеленый дуб на фоне серебристого неба. А затем яркие краски погасли, остались лишь голые скалы и мягкая трава подо мной. Предки замолчали. Вновь уснули. Я отдал им должное, хотя чувствовал: они возложили на меня бремя, а не просто дали откровение. Я заверил их, что обдумаю их слова, хотя, признаться, мало что понял. Может быть, камни тоже впали в старческое безумие?
Вдруг меня осенило: как же глупо я поступил! Я пошел в Сад дьявола, чтобы сэкономить время. И потерял его, вместо того чтобы выиграть. Норманн наверняка уже покинул Исприт. Из медлительнейшего из смертных я превратился в самого быстрого. И хотел, чтобы мой жеребец сделал все возможное.
Соломон нес меня всю дорогу из Акры. Он достался мне от рыцаря из Ломбардии, который, как многие мои товарищи-крестоносцы, отправился в поход только ради обещанных земель. Но найдя Землю Обетованную несколько бесплодной, он вступил в орден тамплиеров и, разочарованный, принялся пьянствовать и проводить время в азартных играх, что и привело к неизбежной дуэли. Я не стал его отговаривать. Давно уже хотел заполучить его коня. К тому же немного ослабел, и для поддержания сил мне как раз требовалась пара свежих созревших душ.
Религиозные взгляды этих мерзавцев были так же испорченны и лживы, как и все, что я тут видел. Религия настолько не соответствует природе человечества и его положению в естественном порядке вещей, что приводит лишь к безумию, и жертвы его постоянно пытаются привести реальность в соответствие со своими фантазиями. В конечном итоге рушится весь мир. В их истории всякий раз, как поднимается благочестивое знамя Порядка, по пятам за ним следует Хаос.
Хоть люди Норманна и утверждали, что побывали в Киммерии, все равно могло случиться, что Гуннар не сможет мне помочь. Я знал, что скоро все узнаю сам.
Я и раньше бывал в Исприте, но прежде высаживался с моря. Горы стали зеленее, покрылись лесом, и поездка к портовому городу могла стать весьма приятной, если бы я так не торопился. Еще до заката я оказался на холме, что возвышался над городом. Адриатическое море разлилось во всю ширь, блестя спокойным оловом в лучах золотого солнца.
Диоклетиан выбрал этот порт, защищенный огромным мысом, из-за вида и прекрасного воздуха. Часть стен и колонн вдоль гавани осталась здесь явно с римских времен. Но имперские паруса расцветали над тяжелыми триремами, торговыми и рыболовецкими кораблями. Виднелся лишь один рифленый парус на высокой тонкой мачте, его «воронье гнездо» украшали яркие драконы – они извивались вокруг верхушки, где развевался черный флаг. Этот парус не узнал бы лишь тот, кто жил в глубине материка. Алые и лазурные полосы на белом поле были знаком старика Норманна. Значит, Гуннар все еще в порту.
С высоты город казался неорганизованным и ветхим, меж мраморных руин римского поселения разбегались хибары и убогие халупы с треугольными крышами. По мере приближения город явил себя во всей красе, от мусорных куч и грязных луж вокруг гавани доносился отвратительный смрад. Со стороны моря, в лучах заходящего солнца, походившего на кровавую лужу, все это выглядело не так ужасно. По древнему торговому пути я спустился с гор и въехал в невероятный портовый город.
Несколько сотен лет тому назад император построил здесь дворец с видом на собственный причал и Адриатическое море. Огромное сооружение возводилось лишь с одной целью – ублажить отрекшегося от престола императора и помочь ему забыть обо всех мировых проблемах, многие из которых он сам лично и создал. Высокие стены. Внутренние дворы с фонтанами. Рощи для приятных прогулок. Скамьи и столы из базальта, мрамора и агата. Храмы и часовни. Невероятно роскошные бани. Когда я побывал здесь в последний раз, все выглядело не настолько ужасно.
Власть Рима ослабела, а власть варваров в Исприте усилилась. Византии не хватало ресурсов, чтобы установить здесь свое правление, поэтому в порту обосновались свободные рыбаки, поставщики металлического лома, работорговцы, крепильщики, торговцы, пираты, скорняки и весь прочий честный и не слишком законопослушный люд. Заброшенный дворец стал их обиталищем. Они занимали комнаты и галереи, выращивали в садах овощи и фрукты, в залах торговали и обсуждали городские дела, в банях, которые еще работали, набирали воду. Это скандальное, сварливое, дружное, молящееся, вопящее, хихикающее, не скованное человеческими условностями нашествие меня даже в каком-то смысле очаровало.
Фонтаны давно пересохли. Вокруг них понастроили лачуг, и причудливость кладки разительно контрастировала с простотой жилья и его обитателей. На окраинах держали в сараях свиней, овец и коз, так что на подходах к городу вонь усиливалась, но на улицах слабела.
Я ехал мимо лачуг и хибар, сложенных из выброшенных на берег моря коряг и из камней; они походили скорей на обломки погибших кораблей, откуда забрали все ценное. И все-таки жизнь здесь кипела даже сильней, чем когда сюда переехал император. На имперских руинах бывших некогда могущественными, но ныне павших правителей зародилась новая жизнь. Именно это я пытался объяснить своим соотечественникам. Последний урок они получили, когда я продемонстрировал их слабость и силу нового народа, что бросил им вызов.
