Тем не менее капитан продолжал вглядываться вдаль снова и снова. Вне всяких сомнений, то, что мы увидели, было гигантским лицом, и оно устремило невидящий взгляд вниз из-под закрывшего лоб облака. Мы были слишком малы, чтобы разглядеть его целиком. Пылинки в сравнении с горой. Но Гуннар сказал правду. Голова не казалась живой. Вероятно, нам нечего было бояться. Это не разумное существо и не бог, а скорее невероятная скульптура, вырезанная из гранитной скалы необычного цвета.
Лейф Большой вздохнул и что-то пробормотал в золотистую бороду. Он бросился к борту, и его вырвало. Корабль все еще бросало из стороны в сторону, но он все так же скользил по гребням волн. Продолжал идти по курсу, заданному до того, как кто-то заколдовал магнит. И прямо по этому курсу нас ждала гигантская голова.
Когда я указал на это Гуннару, тот лишь пожал плечами.
– Может, этот великан как раз живет на Северном полюсе? Нужно доверять судьбе, – сказал он. – Вы должны верить, Элрик, идти своим путем и следовать своей легенде.
А следующий миг голова распахнула огромный черный рот, море хлынуло ей в горло, и мы понеслись к горизонту, темному, сияющему и совершенно живому.
Гуннар зарычал от злости и отчаяния. Он делал все возможное, чтобы развернуть корабль. Его люди гребли изо всех сил. Но нас утягивало в эту мясистую бездну.
Гуннар потряс кулаком, грозя судьбе. Казалось, происходящее не столько напугало его, сколько глубоко оскорбило.
– Проклятье! – воскликнул он и захохотал. – Вы разве не видите, что происходит, Элрик? Нас сейчас проглотят!
И правда, мы словно плавали в чашке с водой, которой решил освежиться чудовищный огр. Я вдруг понял, что тоже хохочу. Ситуация казалась невероятно смешной. И все же я мог погибнуть. И если бы погиб здесь, то перестал бы существовать в обеих реальностях.
Нас окончательно смыло вниз. Корабль ударялся бортами и протискивался вперед, словно оказался меж двух берегов реки. Откуда-то с палубы раздалась низкая ритмичная песнь, ее мелодия казалась древнее, чем этот мир. Африканец-ашанти Асолингас, видимо, поверил, что ему настал конец.
Затем даже он замолчал.
Я поперхнулся и закашлялся от смрадного воздуха. Мне в лицо будто дыхнул уличный бродяга. Сразу вспомнились сказки о том, как люди оказывались во чреве гигантской рыбы. Но я ни разу не слышал, чтобы великан проглотил целый корабль. Или это не великан? Может быть, просто скалы стояли так, что мы увидели в них лицо? Или это какое-то древнее морское чудовище, огромное, способное проглотить корабль и выпить море?
Вонь становилась все сильней, но это был единственный воздух, которым можно было дышать, и мы дышали вонью. С каждым вдохом я будто наполнял легкие прахом.
Так мы оказались в Нифельхейме.
Откуда-то со средней части корабля Лейф Маленький отчаянно выкрикивал:
– Я не должен был оказаться здесь. Я ничего дурного не сделал. Ну, убивал, как все. Так неужели меня нужно наказывать за то, что я не погиб в бою?
Я поплотнее завернулся в плащ. Стало гораздо холоднее. Ледяной воздух бил в лицо, угрожая содрать кожу. Дышать стало больно. Казалось, вдыхаешь тысячи острых стеклянных осколков.
Ветер утих, остались лишь ледяная чернильная тьма и полнейшее безмолвие. Я слышал, как скрипят весла, поднимаясь и опускаясь с почти неестественной равномерностью. Неожиданно вспыхнул огонек. Я увидел блестящую маску Гуннара, освещенную факелом. Заметил выражения лиц гребцов, когда он прошел к центру палубы.
– Где мы, принц Элрик? Вам известно это место? Это Нифельхейм?
– Возможно, – ответил я. Палуба снова наклонилась, и мы падали вперед, пока корабль не выровнялся.
Когда мы снова оказались в спокойных водах, весла вновь принялись подниматься и опускаться, подниматься и опускаться. Вокруг слышалось журчание воды, словно ледники таяли… тысячи рек бежали с обеих сторон, стекая в узкий канал, по которому мы теперь гребли.
Гуннар торжествовал.
– Реки Хель!
Остальные не разделяли его радости. Мы слышали глубокие, отчаянные стоны, совершенно не похожие на человеческие, а еще бульканье, словно где-то тонули дети. А еще стуки, свист и шуршание, похожее на шепот. Мы сосредоточились на гребле, поднимали и опускали весла. Знакомый всплеск воды – единственное, что позволяло нам держать себя в руках, ибо чувства призывали бежать отсюда.
Вновь раздалось хрипение Лейфа Маленького. Он впал в неистовство.
– Эливагар, Лейфт и Слид, – кричал он. – Вы их слышите? Это реки Нифельхейма. Река ледников, река клятв и река обнаженных мечей. Неужели не слышите? Мы оказались в Подземном мире. Это звуки Хвергельмира, великого котла, что кипит вечно, утягивая корабли в свое чрево.
Он продолжал бормотать о том, что ему следовало быть храбрее и безрассуднее в юности, и о том, как он надеется, что смерть эта будет считаться насильственной. Что он никогда не был религиозным, но, как мог, поступал по правилам. А затем снова начал рыдать, что не его вина, что он не погиб в бою. Лейф Большой пытался заставить своего кузена замолчать. Но даже рыдания Лейфа Маленького не мешали мерному скрипу весел. Гребцы вцепились в свой тяжкий, монотонный труд, надеясь, что это хоть как-то оправдает их в глазах Судьбы и позволит попасть в Рай.
Чьи-то голоса взывали к нам. Мы слышали, как по бортам шлепают руки, пытаясь схватиться за весла. Но гребцы продолжали грести с той же скоростью, и голос Гуннара перекрывал все остальные звуки, задавая ритм. Голос его звучал напористо и отважно, требуя от гребцов абсолютного повиновения.
Весла опускались в воду и вновь поднимались. Гуннар проклинал тьму, бросая вызов Королеве мертвых.
– Пойми, Владычица Хель, я уже мертв. Я не живу ни в Нифельхейме, ни в Валгалле. Я умираю снова и снова, ибо я Гуннар Обреченный. Я уже побывал на краю небытия и знаю свою судьбу. Ты не можешь напугать меня, Хель, мне есть чего бояться, кроме тебя! Когда я умру, жизнь и смерть умрут вместе со мной!
Его дерзкий смех эхом отражался от мрачных стен пещеры. И если здесь в самом деле обитала бледная богиня, чей нож звался Алчностью, а блюдо – Голодом, то она услышала бы этот смех и решила бы, что настал Рагнарёк, что Горн Судьбы возвещает о конце света. Она бы даже не подумала, что это смеется обычный человек. Его отважные приказы были достойны Валгаллы, но не Нифельхейма.
Дерзость капитана воодушевила парней. Мы больше не слышали причитаний Лейфа Маленького, вспомнившего о религии.
Звон металла сделался громче, словно в ответ на слова Гуннара. Человеческие голоса различимее. Они произносили слова на языках, которых не знал ни один из нас. Из ледяной тьмы появились другие звуки, которые оказалось не так легко опознать, – вздохи, бульканье, чмоканье, точно предсмертные старушечьи хрипы.
Но «Лебедь» продолжал лететь прямо вперед, повинуясь ударам кулака Гуннара и ритмичной песне.
