Подобные мысли роились в моей голове, пока этой ночью я лежал и смотрел на россыпи звезд в небе надо мной. Уснуть было почти невозможно, но перед рассветом я наконец задремал.
А когда я проснулся, оказалось, что князь Лобковиц исчез. Свою саблю он забрал с собой, но седельные сумки оставил. К одной из них была приколота записка:
Приношу извинения. Мне пришлось вернуться, чтобы завершить незаконченное дело. Подождите меня один день, а затем продолжайте идти к сияющей тропе. И пусть ничто не заставит вас свернуть с пути.
Лобковиц.
Я думал, что ворона-альбиноса он тоже забрал, пока на миг не увидел, как птица кружит надо мной, но вскоре она скрылась, улетев дальше по каньону. Возможно, ворон следовал за Лобковицем?
Делать было нечего, оставалось лишь терзаться страхами, князя я прождал весь день и целую ночь. Он так и не вернулся. Я суеверно предположил, что мы слишком рано начали радоваться.
Горюя о своем товарище, я собирал наши пожитки. Куда подевалась птица? Полетел ли ворон за ним и его судьбой или двинулся другой дорогой? Затем я начал долгий путь к замерзшему озеру и серебристой тропе, которая вела через него.
Я молился, чтобы Уна наконец нашлась в великой золотой пирамиде, которую какатанава называли своим общинным домом.
Глава восемнадцатая
Ястребиный ветер
Тогда рассказал он о том, что он сделал,
Поведал о бойне, о вечной резне,
И все обагрилось, когда солнце село.
У. С. Харт. Тропа войны
Поначалу спускаться к берегу озера казалось на удивление легко. А затем, как обычно, поднялся ветер, и мне пришлось бороться, чтобы устоять на ногах. Он нападал на меня со всех сторон. Теперь и у меня появилось странное ощущение, что ветер не просто разумен, но, ко всему прочему, и ненавидит меня и пытается мне навредить. Тем решительнее стало мое стремление добраться до дна долины. Пронизывающий холод проникал сквозь несколько слоев одежды, он резал мою шею и бросал в глаза пригоршни ледяных иголок. Рука, которой я пытался прикрывать лицо, обветрилась и онемела.
Не раз на сложной части горной тропы возникший ниоткуда резкий порыв ветра пытался сбросить меня в глубокий обрыв, и временами ему это почти удавалось. Порой ветер бил меня кулаком в спину, в другой раз бросался в ноги. Я начал считать его дьяволом, злобной личностью, которая решила убить меня. В одно ужасное мгновение я едва избежал схода лавины, но продолжил идти, цепляясь за трещины и кустики травы, ветрище же рвал меня и метал, пытаясь сбросить со склона. Каким-то образом мне все-таки удалось спуститься в долину.
И вот я стоял на плоской земле и глядел на длинное узкое ущелье перед озером. На берегу я заметил несколько точек и надеялся, что одна из них – Лобковиц, который ждет меня.
Я не думал, что он предал меня и просто бросил. В ночь перед исчезновением он был в таком приподнятом настроении, ждал, что мы снова увидим проход и золотую пирамиду Какатанавы.
Чем ближе я подходил, тем сильнее меня впечатлял зиккурат.
С этого расстояния я уже мог заметить признаки того, что в нем обитают люди. Огромный сложно организованный город, способный бросить вызов любому из величайших городов Европы, и при этом весь в одном громадном строении! В разных частях пирамиды зеленели огороды, виноградники и даже маленькие деревья; от небольших костров в чистое небо поднимался голубой дымок. Повсюду кипела жизнь. Город полностью обеспечивал себя всем необходимым и выглядел совершенно неприступным. Он мог пережить тысячу осад.
Огромная стена окружала его основание. Высокая, способная выдержать любую атаку. Маленькие точки оказались людьми, которые суетились среди повозок, запряженных животными, перевозившими пассажиров и грузы. Чувствовались бурная деятельность, привычный порядок и непобедимая мощь. Если подобный город когда-нибудь и существовал в истории моего мира, то о нем сохранились лишь легенды. Как вообще можно полностью забыть о таком великолепном городе таких невероятных размеров?
В отличие от города, на берегу озера порядка не наблюдалось. Люди приходили и уходили. Казалось, между ними разгорелся спор. Я попытался разглядеть, кто с кем там спорит.
По неразумию я сосредоточил внимание на том, что происходило вдали, но не оглядел окружающую местность как следует. Ущелье сужалось. Тропа нырнула вниз и вывела на зеленую лужайку, укрытую легким снежком. Ее окружали скалы – возможно, когда-то это углубление было прудом или древним руслом реки. Я так сосредоточенно выворачивал шею, чтобы разглядеть людей на берегу, что попал впросак.
Я споткнулся, выронив оба узла – свой и Лобковица. Ноги заскользили, и я упал головой вперед.
Придя в себя, я обнаружил, что меня окружает большой отряд индейцев в полной боевой раскраске. Они появлялись из-за скал, сохраняя угрожающее молчание. И хотя внешностью они напоминали апачей или навахо, одежда их была как у индейцев, живущих в лесах, например ирокезов. Они явно намеревались убить меня. Но что-то в их облике казалось мне странным.
Когда они приблизились, с копьями и луками наготове, я вдруг увидел, насколько они малы ростом.
Я попытался сказать, что пришел с миром. Попытался вспомнить индейский язык жестов, который учил еще бойскаутом в Германии.
Но эти парни и не думали о мире. Коротышки выкрикивали непонятные ругательства и что-то приказывали мне. Вели они себя воинственно, но я не решался защищаться. Ни один из них не доходил мне даже до колена. Я попал в детскую сказку, в королевство эльфов!
Первое, что я сделал – вспомнил Гулливера; я засмеялся, однако брошенное копье, едва не угодившее мне в голову, не допускало двойственных толкований. Я все-таки решил попытаться избежать кровопролития.
– Я вам не враг! – прокричал я. – Я пришел с миром.
Мимо, словно пчелы, прожужжал целый рой маленьких стрел. Вряд ли они сознательно целились мимо. Я поразился тому, как плохо они стреляют – я ведь все-таки был довольно крупной целью. Индейцы явно перепугались. Сделав последнюю попытку урезонить их, я начал действовать, не задумываясь, без колебаний, с все возрастающим желанием уничтожать.
Я дотянулся рукой до спины и почти сладострастно выхватил из тяжелых ножен дрожащий, стонущий рунный клинок, ощутил черную шелковистую гладкость рукоятки, черная сталь ожила, почуяв кровь и души. Алые руны побежали по угольно-черному клинку, пульсируя и вспыхивая на стали, и меч завел свою жуткую, беспощадную песню. Мне показалось, что сталь бормочет какие-то имена, затем послышалась клятва мести. Благодаря этому мы с оружием стали еще ближе. Человек во мне ужаснулся всему этому и отстранился. А другая сущность внутри меня предвкушала восхитительный пир. Я каким-то ужасным образом слился с мечом воедино, черпая воспоминания из опыта Элрика из Мелнибонэ.
