– Интересно, где он, – сказала я, не задумываясь, – твой отец, месье Зодиак?
– Элрик? Боюсь, пропал, или же эти люди нарочно сбили его с пути. Где-то далеко, в том мире, где он родился, Элрик ужасно страдает. Его схватил жестокий враг, который хочет дать Хаосу безграничную власть. Элрик видел Хаос во всех его воинственных проявлениях, поэтому борется с ним, хотя от него зависит сама его жизнь. Если его убьют здесь, во сне, то и в своем мире он тоже умрет. Что бы он и его враги ни совершили в одном мире, то же он совершает и в миллионе других, и эти его личности, такие же реальные, как мы с тобой, сотворены могущественным искусством сновидения. Любой мир, кроме его родного, для него сон. Даже сейчас он висит на реях корабля и видит сон, отчаянно нуждаясь в той единственной вещи, что может поддержать его и освободить.
– И что это за вещь?
– Меч, – ответила бабушка с усталой горечью. – Ему потребовалась тысяча лет, чтобы получить этот клинок. А теперь, спасая нас, он рискует всем, хотя его собственное спасение находится всего в нескольких часах или днях от него.
Она замолчала, и я не смогла заставить себя задать еще один вопрос.
Позже она снова начала говорить. Как я и угадала, Элрик действительно ее отец, и он не обычный путешественник по мультивселенной! Его судьба каким-то образом связана с судьбой каждого мира, к которому он прикоснулся за тысячу лет поисков меча.
Карета сломалась, и на какое-то время нам пришлось выйти, пока ее чинили. Мы проехали лишь чуть больше полумили, даже городские стены все еще были видны. Князь Лобковиц привел пони, чтобы я поехала верхом.
– А что такого особенного в мече моего прадеда? – спросила я его.
Он посмотрел на меня в полном изумлении.
– В мече Элрика? Ах, в Черном мече! Его двойники существуют во всех известных мне мирах, и хотя меч способен сотворить сотни версий самого себя, сам он неуловим. Без него наше дело не получит завершения. Предназначение Элрика в этой сложной схеме – использовать меч и остановить развитие одного из феноменов мультивселенной, который вышел из-под контроля.
– Какого?
Он улыбнулся моей настойчивости и предположил, что Уна сама обо всем мне расскажет.
– Она знает, как важно, чтобы Элрик вышел из тысячелетнего сна с мечом в руке. В этом весь смысл сна. Но его чувства к тем, кого он считает своими потомками, столь сильны, что он готов рискнуть собственным спасением. Стремление благородное, но в общем раскладе весьма опасное, потому что подвергает риску многих других. Разумеется, он не знает, чем рискует, кроме своей жизни и души. Но вы для него гораздо важнее, потому что вы его правнучка, а Клостергейм, фон Минкт и те, кого они представляют, приобретут очень многое, если смогут отвлечь Элрика и похитить вас. Я начинаю думать, что они сознательно направили альбиноса по ложному следу, а сами прибыли в Миренбург, вероятно, зная, что вы здесь появитесь. Все-таки, – задумался он, – у вас есть нечто такое, чего они так жаждут. И у мальчика тоже.
– Значит, тот человек в капюшоне за столом все-таки был фон Минкт?
– Предполагаю, что так. Но помните: в этой игре много игроков, и не все из них исполняют предписанные роли… – горько усмехнулся он.
Карету починили, и мы продолжили путь. Мой пони, видимо, привык к другим седокам. В каждой стране свои особенности верховой езды, и нам с пони пришлось приспосабливаться друг к другу. И все-таки какое наслаждение снова сидеть в седле, даже если не скакать галопом или хотя бы рысью! Мы должны держаться вместе, сказал князь Лобковиц, особенно в данный момент. Но если придется броситься врассыпную, тогда можно и галопом насладиться!
Кажется, фон Минкт слишком поздно понял, что мы уезжаем. Позади нас показалась одинокая фигура в капюшоне, она отчаянно пыталась догнать нас, пока не отстала. Мы как раз вовремя сбежали из города.
Первые миль пятьдесят нас сопровождали воины князя Ярослава, пока мы не подъехали к горам и не направились к Мюнхейну. Они сказали, что всю страну освободили от гранбретанцев, которые все еще атакуют заводы Миренбурга с военных баз на Ярси и из других мест. Иногда они нападают на гражданских или бомбят их потому, что орнитоптеры не смогли поразить цель и перед возвращением должны сбросить груз. Кроме того, некоторые разбитые отряды Темной Империи предпочитают жить разбоем и охотятся на слабых, которые не смогут дать отпор.
Я спросила Уну, почему мы пошли на такой риск, но она была занята и не ответила. А другой возможности мне не представилось. Она заверила, что мы окажемся в безопасности, как только через пару дней прибудем в Мюнхейн. Древний город сильно пострадал, пока боролся за независимость, но дух неповиновения в нем все еще жив.
Пока я сидела в карете, мы проносились мимо небольших селений, лежащих в руинах после боев, недавних и предыдущих, когда их завоевывала Темная Империя. Гранбретань набрасывалась с воздуха, убивая все, что движется, и лишь потом засылала войска. Раньше я видела нечто подобное только по телевизору. И это мы несли разрушения, так что и чувствовала я раньше по-другому: ощущала гнев и вину, но совсем не так, как сейчас. Теперь во мне кипели яростная обида и глубокая ненависть к трусливым людям, совершившим это, – тем, кто прилетел из-за облаков и уничтожил жителей целыми семьями. Здесь все еще пахло дымом и пеплом. Отвратительный тяжелый запах забивался в ноздри, проникал сквозь поры. Уна прикрыла нос и рот шарфом, пока мы ехали через долину; здешние жители пытались восстановить селения, возводили каркасы домов и стены, перекладывали крыши. Они махали нам, когда мы проезжали мимо, и казались веселыми, несмотря на обстоятельства. Очевидно, они принимали нас за боевой отряд, подбадривали нас, призывая ввергнуть Темную Империю в такой же ад, какой довелось пережить им самим.
Раз или два над нами пролетали орнитоптеры с черно-красными медальонами повстанцев, они снижались и присматривались к нам, но мы ехали под тем же знаменем, которое индеец Шатадака прикрепил к длинному копью. Разглядев его, орнитоптеры взлетали вверх, пилоты махали нам и отправлялись по своим делам. Но мы старались вести себя осторожно и не размахивали флагом, не увидев сперва опознавательных знаков на летательных аппаратах.
Если над нами пролетала машина без символики, мы точно знали, что это аппарат империи. Он снижался, чтобы разглядеть нас, затем взлетал, рыча роторами, и исчезал в направлении Миренбурга. Уна очевидно напрягалась, оставаясь в карете, а потом попросила дать ей свободную лошадь. Наверное, сидя верхом, она чувствовала, что контролирует ситуацию.
Той ночью мы разбили лагерь в леске около дороги. Уна поставила дополнительных часовых и не отпускала меня ни на шаг. Если честно, мне и не хотелось отходить. Я, как и раньше, уснула, свернувшись под мягким теплым боком лорда Реньяра.
Утром мы поспешно оседлали лошадей, почти не задержавшись для завтрака. Какатанава уже научились управляться с каретами и мигом впрягли коней. Уна вдруг очень заторопилась добраться до пункта назначения. Мы пообедали в карете на ходу, бутерброды с колбасой запили родниковой водой. Выехали из благоухающего соснового леса и очутились у небольшого озера, окруженного холмами и далекими горами. И снова повсюду росли цветы, хотя не такие, как раньше. Я опять попыталась расспросить Уну о мальчике-альбиносе. Знает ли она, кто он такой?
