Он выглядел как человек, чьи планы и замыслы наконец-то принесли плоды. Как сильно в последнее время они с Гейнором влияли на наши поступки? И не только на наши, но и многих других участников игры. Наверное, гораздо сильнее, чем мы думаем. Клостергейм и Гейнор обманом заставили месье Зодиака броситься за ними в погоню. Они избавились от него хотя бы на время и позволили нам сбежать из безопасного Миренбурга, а затем напали. Вряд ли князь Ярослав вступил с ними в сговор, и все же здесь явно попахивало предательством.
Где мои друзья? Неужели их убили? В кабине орнитоптера места было очень мало. Лейтенант Фроменталь вообще бы тут не поместился.
Меня затошнило.
Я чувствовала себя ужасно. И не только физически, из-за тесноты и испарений, но и морально. Меня почти выворачивало наизнанку, но я понимала: если это случится, меня вытошнит прямо на похитителей. Я ничего не сказала, боялась, что голос прозвучит слишком слабо, но взглянула Клостергейму в глаза – и ощутила бесконечную пустоту, словно в этом изможденном, несчастном существе был заключен весь вакуум мультивселенной. Странно, но мне даже стало его жалко. Каково это – жить, будучи настолько опустошенным?
Мои друзья уже успели немного рассказать о нем. Даже если Клостергейм и не бессмертный, то он прожил очень долго и несколько раз переживал смерть, если, конечно, другие его воплощения в разных мирах мультивселенной, зная, что происходит, не продолжали дело его умерших «я», как предполагал князь Лобковиц. Неужели бессмертие выглядит так? Не одно тело, живущее вечно, а одна личность, которая живет в сотнях и миллионах версий одного и того же тела? Герр Клостергейм видел, как проваливается один его замысел за другим. Он много раз терпел поражение от тех, кого князь Лобковиц называл «нашими». На самом деле все, что он испытывал, это поражение в той или иной форме. Но почему он не сдался?
Наверное, он что-то прочитал в моих глазах, потому что отвернулся и буркнул что-то себе под нос. Орнитоптер сильно накренился, и я даже подумала, что не смогу сдержаться и меня сейчас вырвет. А затем снова потеряла сознание.
Когда я очнулась в очередной раз, мы уже приземлились. Я была одна. Двигатели не работали. Слышались далекие голоса, я подняла голову и увидела, как на меня смотрит человек в маске ворона. Взгляда я не отвела. Попыталась услышать, что происходит снаружи кабины.
Клостергейм разговаривал с кем-то на смеси французского и английского, издавая горловые звуки, присущие гранбретанцам. Может, в какой-то момент истории Франция захватила Англию и оставила свой язык как наследство? Или же это вариация норманнского английского из мира, где язык Вильгельма Завоевателя победил англо-саксонский, а не пошел с ним на компромисс?
Клостергейм и остальные вернулись обратно в орнитоптер. Я решила, что мы остановились на дозаправку.
– Что вы сделали с моими друзьями? – спросила я. Голос охрип. Глаза до сих пор горели. Кажется, Клостергейм даже не понял моих слов. Он уселся, колпак закрылся, и пилот начал разводить пары. Роторы завращались, крылья захлопали, и мы неуклюже поднялись в воздух.
После нескольких минут полета орнитоптер неожиданно наклонился, тяжело маша крыльями, и я заметила проблеск моря и широкую серебристую арку – наверное, мост. Светало. Как только стало светлее, глаза мои разболелись еще сильнее. Чем бы они нас ни отравили, вещество подействовало очень сильно.
Кажется, головокружение зависело от высоты, потому что вскоре я снова потеряла сознание, меня все еще тошнило, и я решила, что если меня вырвет, то пусть на герра Клостергейма.
Если это его последний шанс заполучить то, чего он так хочет, то он заслужил такое отношение, особенно если учесть, как умно он нас обхитрил. Не стоит даже упоминать, что его успех не предвещал мне ничего хорошего.
По моим ощущениям, летели мы больше суток. Я приходила в себя и снова теряла сознание. И даже немного порадовалась, когда меня все-таки вырвало на чьи-то сапоги – судя по их тусклой, растрескавшейся черной коже, принадлежали они герру Клостергейму. Разумеется, учитывая его историю, это не самое худшее, что с ним произошло.
Когда я очнулась в последний раз, кто-то вытаскивал меня из узкого пространства за сиденьями пилотов. Свежий воздух ударил в лицо. Я открыла глаза и помотала головой, словно только что вынырнула из воды. Было темно, но эта темнота сильно отличалась от прежней. Она окутывала меня со всех сторон, беспокойная и наползающая. Краем глаза я видела скользкие зеленовато-коричневые, охряные и грязно-голубые тени, в них прятались жестокие, безумные глаза, полные скрытой радости. Мне показалось, что это пламя и клубы черно-серого дыма над ним. Неожиданно что-то взревело, и свет снова ослепил меня, хотя теперь пламя было ярко-красное и желтое, в сравнении с предыдущим почти нормальное.
Снова слышались голоса со странным акцентом. Клостергейм отвечал им на том же диалекте. Кругом хрюкало, сопело, лаяло и рычало, словно мы очутились в зверинце. Я поняла, что эти животные звуки издают при взгляде на меня люди вокруг, одетые в разнообразные маски. Чья-то рука коснулась моего тела, и я вздрогнула.
Заговорил волк с блестящей головой. Голос показался знакомым.
– Ее нельзя обижать.
По крайней мере, это меня ободрило.
– Пока время не придет, – добавил тот же волк, – она должна остаться нетронутой, иначе пользы от нее никакой. Камень у нас. Наш друг принес нам чаши как знак своей доброй воли. Она достанет Меч, а мальчишка – Посох. Но лишь в том случае, если мы аккуратно исполним все аспекты ритуала. Кровь за кровь, чаша за чашу. Подобное за подобное…
– Чушь! Это просто предрассудки. Она годится лишь как наживка для альбиноса и его своры, – раздался высокий незнакомый голос. Этот человек говорил на более понятном английском.
– Они не клюнут на эту наживку, – это сказал Гейнор фон Минкт. Я хорошо знала его голос. – Они догадаются, что мы задумали. – Циничный, жесткий и мрачный тон – он явно издевался над своими спутниками. – Нет, в ребенке гораздо больше силы.
– Давайте сначала проверим, привлечет ли червь рыбу, – еще один голос, который я не узнала, похожий на резкий шелест высохших листьев. – А не привлечет, тогда и будем изучать природу этого червяка.
– Делайте как хотите.
Голос приблизился. Я открыла глаза и посмотрела в лицо огромной кобры с открытой пастью, готовой напасть, – зубы не меньше фута, хрустальные глаза мигают и блестят во тьме, металлическая чешуя сверкает ярко-зеленым и красным.
– Проснулся, червячок?
Последние слова относились ко мне.
– Отвали! – прокричала я. Это было самое грубое слово, которое я тогда знала. – Вы меня не тронете…
– Но можем, червячок. – Кобра отстранилась, словно собиралась броситься. – Мы можем. Лишь наша сдержанность спасает тебя от сладостной изысканной боли. Ибо ты попала в столицу мировой боли, в землю бесконечных мук, где подобным тебе выпадает редкая привилегия познать всю полноту агонии. Наши мастера превращают боль в удовольствие, а удовольствие в боль. И твоя смелость превратится в самую презренную трусость, уж поверь мне.
