Зал кафе вытянут, и вдоль одной стены почти на всем протяжении зала располагается прилавок. За прилавком нас двое – я и Франко.
Франко около шестидесяти. Он маленького роста. Укороченные внизу под его фигуру брюки непропорционально широки, что делает его похожим на знаменитого грустного комика. Итальянский темперамент придает живость темным с поволокой глазам, но имеет уже созерцательную направленность.
В конце прилавка – маленькая кухня. Здесь работают, как прячутся, две посудомойки Маргарет и Тереза. Они англичанки. Маргарет уже немолодая, тощая и совсем без зубов. Может быть, поэтому она выглядит старше своих лет. Но со спины, одетую в короткую черную юбку, я принимаю ее за девушку. Когда она поворачивается, стараясь как можно милее улыбнуться мне беззубым ртом, я с трудом преодолеваю секундное замешательство.
Маргарет шефствует над Терезой, неполноценной от рождения. Тереза совершенно неопределенного возраста, но по поведению – маленький ребенок. Она что-то напевает слабым писклявым голоском и бездумно машет тряпкой. Ее движения напоминают ускоренные кадры старой документальной хроники.
Ну и компания!
– Подожди, ты еще познакомишься с Марией и Пепе, – смеется Франко. – Это наши боссы – владельцы кафе, сеньоры Кьяпини. Они работают только летом, когда посетителей станет больше.
Я почти заинтригована.
– А почему кафе называется не Кьяпини?
– Потому что англичане их фамилию, написанную поитальянски, читают по-английски. Вот поэтому и Чапини.
Когда рабочий день подходит к концу, Франко сообщает мне, что нам еще предстоит уборка всего помещения. А я уже валюсь с ног. Я должна помыть и натереть до блеска все металлические поверхности шкафов за прилавком и вымыть стекло витрины с пирожными.
Франко начинает всех подгонять. Тереза с полным подносом грязной посуды, на прямых, словно деревянных, ногах, тяжело топая ногами, пробегает мимо столов и непременно что-то роняет.
– Тереза, быстрей, быстрей! – улыбаясь, повторяет Франко.
Маргарет и Тереза убирают кухню, ставят все стулья на столы и подметают пол, а Франко моет кофе-машину, а затем пол во всем кафе. Никаких уборщиц! И все надо сделать за полчаса. Лишние деньги нам платить не будут. Я вспоминаю Карла Маркса.
Через пять минут после окончания работы я уже дома. Выжатая как лимон, я хочу немного посидеть. Я целый день простояла, с непривычки болят ноги. Из кухни идут вкусные запахи. Мой муж взял на себя функцию домохозяйки. Мы поменялись ролями. Ну что ж, это хорошо, пусть помогает.
К концу недели я получаю свою первую зарплату. Сто двадцать шесть фунтов! Отлично, хотя получилось меньше, чем я ожидала. С меня вычли налоги.
Вскоре к работе приступают сеньоры Кьяпини. Им обоим за шестьдесят. Мария оказывается толстой, грузной женщиной с большими бараньими глазами, которые она эмоционально закатывает каждый раз, когда англичане не понимают ее. Она почти тридцать лет прожила в Англии, но по-английски знает всего несколько фраз и произносит их с ужасным акцентом. Волосы у нее на голове настолько жидкие, что короткая стрижка напоминает поредевший от ветра одуванчик, выкрашенный в рыжий цвет. Она смотрит на меня с одобрением.
Пепе
[15] – это сокращенно от Джузеппе, полностью соответствует своему английскому имени. Он вспыльчивый, всегда прав и очень не любит, когда кто-то вступает с ним в спор. Меня он просто не замечает. Они с Марией с Сицилии, и когда разговаривают, это почти комедия дель арте – южный темперамент и театральная интонация заставляют посетителей оборачиваться и наблюдать за спектаклем.
У Франко другой итальянский. Сдержанный. Он с севера Италии.
Теперь Пепе стоит на кассе и рассчитывает посетителей, Мария сервирует спагетти и лазанью, а мы с Франко готовим кофе и чай.
Когда посетителей немного, Мария с Пепе занимают столик возле стены, откуда хорошо видно все кафе и прилавок. Мария сидит, по-хозяйски прочно установив руки на бедра и широко расставив толстые отекшие ноги, обтянутые цветастым платьем. Пепе откидывается на спинку стула с важным видом крестного отца итальянской мафии и, не поворачивая головы, что-то иногда говорит жене. Когда кто-нибудь здоровается или прощается с ним, он слегка приподнимает руку, и не отрывая ее от стола, делает ладонью еле заметное движение, похожее скорее на неудовольствие, чем приветствие.
Из динамиков доносится мелодичное пение Иглесиаса. Людей в кафе прибавляется, и Тереза выходит в зал помочь Маргарет убрать со столов. Она проворно размахивает тряпкой, напевая свои любимые куплеты. Ножи и вилки летят на пол. Она поднимает их и, увлеченная работой, начинает громко тянуть срывающимся голоском высокие ноты своей песни, полностью перекрывая Иглесиаса. Англичане вытягивают чопорные физиономии и изумленно поворачивают головы на странное пение.
Пепе строго говорит:
– Тереза! – И она тут же замолкает, словно выключают радио. Потом забывается, и все повторяется сначала.
В конце дня Мария достает из витрины пирожные и, наклоняясь за прилавком, незаметно обнюхивает каждую тарелку. Не прошедшие тест отставляет в сторону.
– Маргарет! – зовет она.
Маргарет подбегает, виляя задом, как хвостом, и с собачьей преданностью смотрит в глаза Марии:
– Да, синьора!
– Это нехороший, забирать себе, – Мария делает рукой королевский жест.
– Да, синьора, спасибо! – от счастья Маргарет снова машет хвостом и уносит пирожные на кухню…
Сегодня двери и окна кафе открыты настежь. Послеобеденный зной, и посетителей становиться мало. С моря дует приятный бриз с сильным запахом водорослей. Значит, на море отлив.
Даже стоя в кафе за прилавком, я ощущаю этот резкий йодистый запах. Как хорошо было бы посидеть на пляже!
Говорю об этом Франко. Он мечтательно улыбается, смотрит на меня грустными итальянскими глазами, в которых я читаю: «Ах, если бы я был моложе…» – и говорит:
– А ты представляешь, как сейчас хорошо в Италии? Гденибудь в Рапалло или Портофино…
– Хватит болтать! – резко окликает Мария со своего наблюдательного пункта.
– Сеньора, я сказал только два слова. Я все время работаю.
– Знаю, как ты работаешь. Языком целый день мелешь. Иди на кухню и начинай мыть холодильник. А ты, Элена, бери тряпку и протри все зеркала.
И так каждый раз. Как только мы начинаем переговариваться, нас, как маленьких детей, шлепают и ставят в разные углы. Ну, ничего, мы еще наговоримся, когда кончится сезон и вас здесь не будет.
К концу дня приходит Андрей. Заказывает кофе. Я вижу, что он раздражен. Садится за столик рядом с прилавком и, пользуясь тем, что я сейчас никого не обслуживаю, рассказывает, что кто-то звонил, а он ничего не понял. И вообще, я здесь стою, а он должен все сам – и писать работы, и продавать, и еще готовить.
