Я иду по улице, а ноги у меня тяжелые, словно закованные в чугунные ботинки. И какое-то странное ощущение непричастности, потусторонности всего, что вокруг меня. Я вроде тут и не тут. Как будто лишняя в этом мире. И внутри все сжимается до боли и кажется, что трудно дышать. Что же это со мной? И когда слезы без причины сами льются из глаз, я понимаю, что у меня депрессия. Как же мне с этим справиться?
В квартире холодно, потому что батареи включаются два раза в сутки: с семи до десяти и вечером с пяти до двенадцати. Конечно, мы можем их вообще не выключать, но счета будут огромные. Поэтому мы пользуемся таймером, чтобы экономить. Здесь так принято, здесь все так живут. И я уже несколько лет зимой страдаю от холода.
Пока Лёша занимается, мы с Андреем решаем пройтись.
Ноги сами идут на берег. Море неприветливое, грязное, с мелкой нервной волной. Уже темнеет, дует сырой ветер, и все те же вечные отливы и приливы.
Мы стоим на тугом мокром песке и смотрим вдаль через пролив Па-де-Кале, через Францию, через Европу, на восток. Где-то там, далеко осталась часть души, и ничего с этим не поделаешь.
Мне просто хочется завыть. Я вижу, что Андрею тоже хреново. И тогда я понимаю, что надо что-то спеть. Что-то свое, родное.
Я пытаюсь вспомнить хоть какую-то нашу песню и не могу. Да что же это со мной?
– Андрей, ты помнишь какую-нибудь нашу песню?
Мой вопрос застигает его врасплох. Он растерянно улыбается, напрягает память, но и у него ничего не получается. Наконец он начинает что-то напевать, но без слов. Я узнаю мелодию и подхватываю:
«Вы слыхали, как поют дрозды,
Нет, не те дрозды, не полевые,
А дрозды, волшебники-дрозды,
Певчие избранники России».
Но почему «Дрозды»? Почему мы вспомнили именно эту песню? Ответа нет. А нужен ли он?
Хороша картина: мы стоим на берегу Па-де-Кале, вокруг ни души – и поем песню о волшебниках-дроздах! Да, совсем мы тут в Бродстеирсе одичали.
Мне грустно и не хочется идти домой. Я предлагаю еще погулять, и Андрей тут же соглашается. Мы решаем пойти в сторону Рамсгейта и направляемся вверх вдоль Рамсгейт Роуд.
Этот путь я знаю уже наизусть, хоть иди с закрытыми глазами. Метров через триста сворачиваем на Розмари Роуд. Потом сокращаем по тропинке между домами и выходим на Хересон Роуд. Теперь еще немного вперед…
Стоп. Здесь же рядом на Сент-Девидс Роуд живут Терри с Ларой. Это одни из наших немногочисленных хороших знакомых. Мне трудно сказать «друзей», потому что друзей у нас здесь нет. Хотя по-английски, я бы, конечно, как и англичане, употребила слово friends – друзья. Мы знаем их давно, но видимся нечасто.
Лара – русская, работает переводчиком. Она сейчас, скорее всего, в Лондоне. А Терри, возможно, в Рамсгейте. Как всегда, подальше от лондонской суеты.
А что если мы к нему зайдем? Это, разумеется, не поанглийски. Но Терри наш человек, разве что по-русски не говорит. Но хорошо понимает.
На углу в лавке Андрей покупает бутылку водки – ну не с пустыми же руками идти в гости, и мы сворачиваем на улицу к дому Терри.
Сент-Девидс Роуд – маленькая тупиковая улочка длиной чуть больше ста метров. По обе стороны дороги справа и слева близнецы-терассхаусы. Они прижались друг к дружке, будто замерзли, и хотят согреться. Эти домики образуют единое строение и отличаются друг от друга только цветом и оградой.
Дом Терри в середине. В окнах темно.
Андрей стучит.
Мы тихо стоим под дверью, ловя каждый звук внутри дома, и ждем. Нет, уходить определенно не хочется. Терри, будь дома, открой!
Наконец внизу зажигается свет, и дверь открывается.
Терри удивлен, но приятно. Ему за пятьдесят. У него всклокоченные седоватые волосы и помятый вид. Видно, что он не брился уже несколько дней. Поверх старого спортивного костюма накинуто ставшее домашним пальто. Терри улыбается, и в его небольших серых глазах вспыхивают маленькие искорки. Он приглашает нас на кухню, извиняется за холостяцкий беспорядок и усаживает за стол.
Даже с улицы я чувствую, что в доме очень холодно. Терри читает мои мысли.
– Не раздевайтесь, не надо. Холодно. Сейчас я затоплю камин.
Терри выходит во внутренний дворик и возвращается оттуда с охапкой палок и старых досок. Кладет все у камина и начинает разводить огонь.
– Это я на отливе собрал. Зачем покупать дрова, когда на берегу все это валяется. Надо только пойти и взять, – улыбается он.
– А Лара в Лондоне? – спрашиваю я.
– Нет, Лара в Швейцария, на конгресс, – отвечает Терри порусски.
– Лара в Швейцарии, на конгрессе, – я продолжаю машинально переводить для Андрея.
– Да понял я, понял. Что ты из меня дурака делаешь! Уж порусски-то я понимаю.
Андрей раздражается. Мое супер-эго умоляет: молчи. Он ставит на стол бутылку водки.
Терри вопросительно переводит взгляд с меня на Андрея и обратно.
– Это что, праздник сегодня какой-то русский? Вы пришли со мной отметить?
Ну, не скажешь же, в самом деле, что праздника нет. Если англичанин не может пить без праздника, то праздник будет. И Андрей быстро придумывает, что мы будем отмечать:
– Сегодня день Советской армии.
– Да вы что?! – удивляется Терри. – А я не знал. За этот праздник надо выпить. Сейчас я достану рюмки.
Он с энтузиазмом роется в буфете, ставит на стол рюмки и достает банку маринованных огурцов из пустого холодильника.
– В приличном английском доме всегда должны быть маринованные огурцы, – смеется он.
Огонь понемногу разгорается, и становиться чуть теплее. Андрей разливает водку. Мы поднимаем рюмки:
– За Советскую армию! Ура!
Тепло идет вниз и постепенно разливается по всему телу, приятно расслабляя. Я согреваюсь, и жизнь уже не кажется такой печальной.
Терри по профессии журналист. В семидесятых годах, увлеченный идеями социализма, он вступает в компартию и идет работать в газету английских коммунистов Morning Star
[17]. Через некоторое время Morning Star посылает его в Москву собственным корреспондентом. Это было очень круто.
Советская Москва для молодого англичанина-коммуниста полна увлечений и приключений. На одной из вечеринок Терри знакомится с юной переводчицей. Она студентка московского института иностранных языков. Ее зовут Лара. Она из Уфы. Она стройная, высокая и самая красивая. С длинными ногами и большой грудью. И еще очень независимая. И такой останется на всю жизнь. Терри покорен. Он влюбляется и готов жениться.
