Рой быстро перешел к делу. Показал портрет, сказал несколько слов и отошел в сторону.
Леди Ти слегка наклонила голову набок и стала рассматривать картину. Хотя она и позировала художнику, но законченную работу видела впервые.
Баронесса была изображена почти во весь рост, в строгом черном костюме, на фоне окна с желто-золотистыми портьерами. Кресло и стол были написаны в таких же тонах. Слева стоял глобус, а на заднем плане в серой дымке виднелся Биг Бен и памятник Черчиллю. Портрет был написан в свойственной художнику манере и присущей ему в те годы двухцветной палитре и скорее напоминал живопись с фотографии, чем с натуры.
После некоторой паузы Тэтчер мягко сказала:
– Мне нравится эта картина. Она подходит к моему дивану. Здесь мы ее и повесим. А для этой, – леди Ти легким движением направила руку в пространство над диваном, – найдем другое место.
Спустя много лет, вспоминая тот портрет, я думаю, что, может быть, он и не очень понравился Тэтчер. Но она, не желая отказывать, быстро нашла место, где его повесить.
Рой облегченно выдохнул.
Маргарет Тэтчер поблагодарила нас. Мы обменялись любезностями, попрощались и быстро вышли. Возможно, пока она не передумала.
Рой был счастлив больше, чем художник.
– Могла и не принять, если бы ей портрет не понравился.
Мы с художником вопросительно посмотрели на него.
– Да. И это нормально. Если не нравится, просто говорят «нет» и все. А леди Ти еще и поблагодарила…
Отказы, отказы и отказы. Я уже не знаю, в какие галереи писать, кому звонить. Но мы должны выжить, мы должны пробиться. И я снова отправляю письма и жду ответа.
У меня появляется привычка караулить почтальона. Каждый день, кроме воскресенья, около девяти утра он разносит почту. В это время я выглядываю в окно на кухне. Я вижу, как он останавливает свой велосипед всегда в одних и тех же местах у калиток и поднимается по ступенькам в соседние дома, чтобы закинуть в почтовую щель письма.
На нем униформа: темно синие брюки – летом шорты, голубая рубашка и красно-оранжевая куртка с серебристыми отражательными полосами и надписью Royal Mail – королевская почта. В дождь на нем защитный непромокаемый плащ. На велосипеде такая же надпись Royal Mail и корзина из металлических прутьев для корреспонденции. Письма в ней заранее аккуратно разложены по адресам и перетянуты резинками.
Даже если я не смотрю в окно и не вижу почтальона, я догадываюсь, что он уже рядом, слыша его громкие шаги по железной лестнице, ведущей в соседние квартиры. Значит, для соседей у него есть почта. Когда я замечаю его велосипед, припаркованный напротив у калитки, я перехожу в гостиную, сажусь в кресло и гляжу на улицу через прозрачную занавеску на окне. Если почтальон проезжает мимо, то писем для нас у него нет. А если он, стоя одной ногой на педали велосипеда, подъезжает к нашему дому и оставляет велосипед возле ограды, то нам есть письмо.
Письмо приходит от известной арт-компании. В этой компании делают принты – качественные копии с оригиналов работ, тиражируют их и продают. Я недели две назад послала им фотографии с предложением работ Андрея. И вот ответное письмо.
Я открываю конверт и читаю, что в настоящий момент они ищут совсем другие работы, но, возможно, в будущем вернутся к рассмотрению работ моего мужа.
Текст, как две капли воды похожий на все другие ответы.
Но я вижу «но» – ту маленькую щелочку, в которую я пытаюсь протиснуться: «в будущем, возможно, вернутся», однако не уточняют когда. Может быть, это вежливый отказ? Но я делаю вид, что не понимаю. Хорошо, мы подождем.
Месяца через три пишу снова и получаю осторожный ответ: «После тщательного рассмотрения мы вынесли решение попробовать два ваших парных натюрморта “Цветы от Штрауса” и “Цветы от Шопена”».
Yes!!!
Сегодня эта компания выпускает в принтах около сорока работ Андрея. Он лидер по количеству принтов. Они растиражированы по всему миру.
Мое эго ждет благодарности по сей день. Но может быть, оно о себе слишком большого мнения?
Наташа
У этой женщины чисто русское лицо. Прямой нос, правильный овал, серые с легким прищуром глаза. Когда она говорит, она немного манерно их закатывает. Длинные русые волосы гладко зачесаны назад и забраны сзади в хвост. У нее явно выраженный московский акцент, хотя она из Ульяновска. Но, может быть, там тоже так говорят? И имя самое что ни на есть отеческое – Наташа.
По разговорам она сноб. А кто не сноб? Она мне не нравится. В ней много наносного, наигранного. Почистить бы всю эту шелуху… А зачем? Может быть, она этим прикрывается как щитом. Может быть, ей так жить легче.
И, в то же самое время, в ней есть что-то домашнее, такое теплое и родное. И все это ее поверхностное начинает отходить кудато на второй план.
Мы сидим в уютном лондонском кафе на Хай-стрит Кенсингтон. Я расслабляюсь и просто слушаю ее.
– В этом кафе неплохо. У них тут чай с sea buckthorn – мне очень нравиться.
– Какой чай?
– С облепихой. Sea buckthorn – это облепиха по-английски. И разные pastries
[21] у них тут вкусные. Вот мы сейчас что-нибудь такое закажем.
Она по-свойски обращается с меню, будто это ее настольная книга.
– Так, чизкейк, кароткейк – это неинтересно. О, вот: никербокер глори, банофи пай, фрут фул.
Я улавливаю только первое и последнее. Первое я хорошо знаю по работе в «Чапини». А у последнего смешное название – фруктовый дурак.
– Нет, нет. Это не дурак. Это с французского. Просто название такое, – предвосхищает мой вопрос Наташа. – Так, вот, нашла: итон мес. Вот это вкусно. Смесь клубники, безе и взбитых сливок. Итонский беспорядок. Просто тает во рту.
Она в очередной раз закатывает глаза, демонстрируя, как это, должно быть, вкусно, и обращаясь к официанту, заказывает:
– Нам, пожалуйста, чай облепиховый в чайничке и две чашки. И итон мес дважды.
Она отдает меню официанту, складывает руки в замок и рассказывает:
– Итон мес – это старинный английский десерт, известный еще с девятнадцатого века. Его подают в Итон-колледже на ежегодной игре в крикет против учеников Харроу-скул.
– Вы такие подробности знаете.
– Я читаю. Читаю по-английски. Я же знаю английский. Это моя специальность.
– Вы переводчик?
– Нет. Я учительница. Учительница английского языка.
– Так это одно и то же.
– Нет. Вовсе нет. Вы просто не знаете. Это совсем разные методики, и даже уровень знания языка. И вообще, не обращайте внимания на мои ремарки и поправки. Я профессиональная учительница. Я на подсознательном уровне всех должна учить, – она улыбается. – Итак, перейдем к делу. Смотрите, комната на две недели 250 фунтов. Завтракать и ужинать ваш сын будет дома. За еду не волнуйтесь. Я за этим прослежу. А на ланч дайте ему деньги. И, если вы не возражаете, давайте сразу перейдем на «ты».
