– Как там наши реставрационные работы? – полюбопытствовал Хиггинс, продолжая обзванивать клиентов.
– Виктор уже приступил к работе, мистер Хиггинс, – ответил Альберт.
Занимаясь русской живописью, Хиггинс даже реставратора вызывал из России. Во всяком случае, так он всем говорил.
Звучало впечатляюще.
В действительности, это был живший в Лондоне русский художник, картины которого Хиггинс выставлял у себя в галерее. Художник не только реставрировал работы, но и подправлял их.
Вот и сегодня, он сидел в галерее на кухне и правил недавно приобретенные холсты. Заменил у сталевара белую майку на красную – так эффектнее. Сделал ему оптимистическую улыбку. Переписал задний фон. Следующей на очереди была сидящая под зонтиком обнаженная женщина, которую Хиггинс попросил «одеть». Виктор уже почти увидел её в полупрозрачной комбинации и закурил, глубоко затягиваясь, пытаясь окончательно это себе представить.
Тут, пожалуй, следует уточнить, что мистер Хиггинс отличался своеобразным художественным вкусом: в живописи он предпочитал мужскую обнаженную фигуру женской. Подчеркнутоблагосклонное отношение к мужскому полу и неофициальный развод с женой порождали многочисленные слухи о его сексуальной ориентации. Это придавало пикантную экстравагантность, так необходимую в художественном бизнесе.
– Мистер Хиггинс, а как насчет этой обнаженной? – Альберт показал на прислоненную к стене картину петербургского художника, на которой была изображена спящая обнаженная девушка. Хиггинс глянул на полотно, мелко заморгал злыми глазками и отвернулся: не продается, чёрт. Но нельзя же их всех одеть…
– Я уже показал её Виктору, – неспеша продолжал Альберт, – он сказал, что может здесь кое-что подправить. – Альберт сделал паузу, посмотрел на Хиггинса и добавил: – Он предлагает открыть ей глаза и выпустить вперед волосы.
От неожиданности предложения Хиггинс на секунду замер, но тут же решительно отклонил его:
– Это невозможно. Она уже была выставлена у нас в витрине. Её видели, – Хиггинс ещё продолжал моргать, но теперь, скорее, для важности, чем от досады.
– А мы скажем, что отдали её на реставрацию, и после этого обнаружилось…
Альберт не закончил фразу.
Глаза Хиггинса блеснули азартным огнём.
– Бери её, – сказал он, указывая на картину. – Пойдем на кухню.
Хиггинс зашел на кухню и, придерживая дверь, дал возможность Альберту внести картину.
– Доброе утро, Виктор! Как дела? – Он протянул художнику руку, приветствуя его.
Виктор, чей английский оставлял желать лучшего, что-то промычал в ответ, что, по-видимому, тоже означало приветствие.
Все утро густо пуская дым, Виктор думал, что ни черта они тут в искусстве не понимают, и действительно хорошую живопись не видят. Что все, что он делает, пошло и отвратительно, потому что только сам художник может что-либо изменить в своей работе. С другой стороны, продолжал рассуждать он, эти картины десятилетиями пылились в мастерских и, пусть даже купленные за гроши, – художнику и это деньги – теперь будут выставлены, найдут своего зрителя, покупателя, значит, будут жить…
Виктор снова прищурился, пытаясь поймать тон, и выдавил из тюбика краску на палитру.
Хиггинс поспешил выйти из густого облака сигаретного дыма и направился к холодильнику. Достал бутылку шампанского, ловко откупорил её и с видом сноба посмотрел на белое облачко газа, вздымающееся над горлышком бутылки. Затем разлил шампанское в два бокала. Один предложил Виктору, и, сказав «чирз», с удовольствием отпил искристый напиток на одну треть.
– Послушай, Виктор, мне нравится эта идея, – сказал Хиггинс, показывая на картину. – Ты думаешь, сможешь это сделать?
Вместо ответа Виктор выразительно кивнул.
– Чудесно, – произнес Хиггинс, уже лавируя между расставленными работами к выходу с бокалом и бутылкой шампанского в руках.
Он вернулся в свой кабинет, сел за письменный стол, долил в бокал шампанского и принялся наблюдать через монитор за происходящим в галерее.
Камеры показывали, что все были заняты делом. Джейн печатала письма. Альберт разговаривал с клиентом. В этот момент камера переключилась, и на экране появились две женщины, внимательно рассматривавшие картину. Одна из них вытянула вперед руку, будто собираясь потрогать недавно «отреставрированный» холст.
– Черт, – выругался Хиггинс, – там же свежая краска. – Он стремительно выскочил из кабинета и поднялся наверх.
– Доброе утро, леди. Могу я вам чем-нибудь помочь? – сказал он, стараясь растянуть губы в улыбку. Маленькие глазки, однако, часто и злобно моргали.
– Спасибо, мы только смотрим, – вежливо ответила одна из дам.
Этот ответ привел Хиггинса в молниеносное бешенство.
– Это вам не Национальная галерея, где только смотрят, – резко сказал он и грубо выругался.
– Простите? – только и смогли произнести шокированные дамы и с оскорбленным достоинством немедленно направились к выходу.
Из глубины галереи уже спешил Альберт:
– Мистер Хиггинс, это ведь наши постоянные клиентки из Дании!
– Клиентки? Из Дании? – несколько растерянно переспросил Хиггинс, обдумывая, как бы исправить положение. Но, убедившись, что уже ничего не поможет, добавил: – Все равно я датчан не люблю, – и сопроводив это выразительным английским жестом, пошел прочь.
В половине первого мистер Хиггинс оставил галерею и поспешил в «Кларенс» на ланч. Там его ждал банкир мистер Лонг. Хиггинс пролистал меню и заказал себе телятину, а мистер Лонг выбрал стейк. Несколько минут светской беседы за шампанским, и официант подал ланч. Телятину поставил перед Хиггинсом, а стейк – перед банкиром, и услужливо удалился.
Хиггинс глянул на тарелки и решительно запротестовал:
– Извините, дорогой, у вас моя телятина, – и немедленно поменял тарелки местами.
– Нет, это вы извините. Это мой стейк,– попытался возразить мистер Лонг, но Хиггинс уже орудовал ножом и вилкой.
Продолжать спор было бесполезно. Банкир съел телятину и вполне остался доволен. Покончив с едой, мистер Хиггинс положил на стол салфетку, о чем-то задумался и через минуту заключил:
– Нет, все-таки телятину они готовить не умеют…
Пока Хиггинс был на ланче, в галерею на Бонд-стрит зашел японец. Он подолгу рассматривал каждую картину. Заметив это, Альберт предложил свои услуги и стал водить клиента по галерее.
Осматривая экспозицию, японец обратил внимание на приоткрытую дверь в кабинет Хиггинса и увидел висящих на стене «Пионеров».
– А это цто за картина?
– О, это очень известный художник, уникальная вещь из персональной коллекции мистера Хиггинса, отличное полотно… – рассказывал Альберт.
