– Привет! Как дела?
– Да ничего, все в порядке, – выдавила из себя я. Чувство неловкости стесняло и сковывало.
– Свет, ты знаешь… – Олег замялся. – Это, оказывается, я виноват.
Я посмотрела на него с удивлением.
– Понимаешь… мы долго целовались, очень долго. И от этого перенапряжения все и случилось.
– Что все?
– Это была моя кровь…
Я ничего не поняла, но почувствовала, что расспрашивать не надо.
На следующий день мы собрали вещи и попрощались с ребятами.
– Телефончики-то оставьте, – сказал Боря, держа наготове ручку и блокнот. – Может, вы к нам во Львов приедете, а мы к вам в Киев.
Милка продиктовала номера телефонов, но это был тот случай, когда заранее ясно – никто никому не позвонит.
Олег посмотрел на наши сумки и предложил:
– А давайте-ка, я вас провожу.
Мы переехали катером бухту. Милка не поехала прощаться с бабушкой и дедом. Махнула рукой – да еще приеду. Затем добрались до железнодорожного вокзала, сели в поезд, и под звуки «Прощания славянки» перрон медленно поплыл в сторону. Олег помахал рукой и скрылся вдали.
Еще одно лето нашей молодости ушло в прошлое.
Уравнение с двумя неизвестными
1
Следующее лето в Плютах было совершенно другое. Холодные дни июня сменились июльской жарой. В воздухе стояла духота и нещадно парило. Назойливые мухи кружили и бились в истерике, не находя выхода из маленьких деревянных домиков, в которых жили студенты. Во второй половине дня лес оглашался раскатистым громом, и внезапная гроза обрушивалась на сосны, охлаждая их потоками воды. А после дождя, когда дневной зной был напрочь развеян и мягкий тихий вечер опускался на землю, пронзительный писк комаров и ночная прохлада заставляли одеться с ног до головы во что-то плотное и теплое.
Однако, несмотря на капризы летней погоды, желание провести две-три недели в студенческом лагере не пропадало. Это стало для нас обязательным элементом университетских каникул. На этот раз мое пребывание в Плютах было окутано легкой грустью.
Я уже давно была готова к любви, к глубокому ответному чувству. Внутри время от времени что-то саднило, и болезненная тоска разливалась по всему телу. Но тот единственный, которого ждет каждая девушка в молодости, все не приходил. Были встречи, прогулки, разговоры, волнующие поцелуи, близость, но все было не то. Часто мне хотелось обратить на себя внимание, понравиться, но когда это происходило после двух-трех свиданий, я теряла интерес к этому человеку. Я начинала стесняться его присутствия, видела только его недостатки и резко обрывала знакомство.
Было и обратное. Те молодые люди, которые нравились мне, не обращали на меня никакого внимания. В некоторой степени, я была своеобразной. Имея достаточно приятную, но строгую внешность, я не отличалась той смазливой привлекательностью, на которую так падки молодые люди. Я не имела ни маленького курносого носика, ни голубых круглых глаз, ни белокурых локонов. Все с точностью до наоборот. И еще: мое лицо обладало необычным качеством – с возрастом оно становилось более интересным, а девичье одиночество, как ни странно, делало его более одухотворенным. Это те черты, которые скрывают откровенную сексуальность, и потому не ценятся молодыми людьми. Но ничего этого, разумеется, в молодости не знаешь и печалишься.
Вот в таком состоянии я находилась, когда мы с Милочкой в июле снова приехали в Плюты. Напротив нас в домике жили три математика: Витек, Димон и Миша. Они только что окончили университет, но все три оказались явно не в моем вкусе.
Витек был веснушчато-рыжеватый, немного лупоглазый, разговорчивый парень. Товарищ Витька Димон в противоположность ему больше молчал, комплексуя по поводу маленького роста, болезненной худобы и прыщей на лице. Они приехали в Плюты отдохнуть после экзаменов, но отдых понимали по-своему. Большей частью они сидели в своем домике и выпивали. Они пили все подряд. Вскоре, когда деньги стали заканчиваться, они перешли на дешевое крепленое вино. Выпивать они начинали днем и, не выходя из домика, продолжали это занятие в любую погоду до тех пор, пока их организмы еще принимали алкоголь. Когда к ним поселили третьего студента, Витек и Димон очень обрадовались, потому что теперь можно было пить на троих. Однако Миша, так звали этого парня, оказался совсем непьющим. Он не переносил алкоголь, и если вначале смотрел на соседей осуждающе, то потом просто стал избегать их общества, стараясь как можно больше времени проводить вне совместного жилища.
– Зачем мне это? – с искренним непониманием говорил он. – Я вот природой наслаждаюсь, пением птиц, тишиной. Воздухом лесным дышу.
– Ну, дыши, дыши, – шипел Витек. А Димон молча кивал головой – наливай.
Миша был высок, широкоплеч, но несколько по-юношески угловат. Его темные глаза обладали вдумчивой и изучающей выразительностью. Когда он был взволнован или с чем-то не согласен, левое веко у него слегка подергивалось. Над верхней губой темнели неокрепшие черные усики, напоминающие подростковый пушок. Во всем его облике имелось что-то мальчишеское, входившее, однако, в контраст с его поведением. Он был не по годам сдержан и целенаправлен, часто погружен в себя, а на лице его время от времени появлялась блуждающая улыбка.
Мы познакомились, когда Витек пригласил нас в гости. На столике стояли вино и стаканы. Миша посидел несколько минут, наотрез отказался с нами пить и ушел, как он выразился, «дышать сосновым воздухом».
– Странный он какой-то, – сказала Милка.
– «Странный» не то слово. Вундеркинд! – с ударением изрек Витек, разливая вино по стаканам.
– Вундеркинд? Как это? Он что, настоящий вундеркинд? – не поверила Милка.
– Самый что ни на есть. Он школу в тринадцать лет закончил. И сразу в университет поступил.
– Ничего себе! Свет, ты только представь.
– Вот, Милочка, можешь взять у него интервью для своей газеты, – подкинула я идею.
Молчаливый Димон пьяно кивнул головой.
– Точно, классная идея. Так, а сколько же ему лет? – не унималась Милка.
– Двадцать. Он университет за три года окончил и три года был в академке. Перезанимался. Правильно я говорю, Димон?
Димон снова молча кивнул головой.
– Димон с ним полгода в одной группе проучился. У Мишки уникальные математические способности. Мы хоть тоже математики, но ему в подметки не годимся. Это я вам честно признаюсь. Но он, надо отдать ему должное, не заносится. Пока. Димон, наливай.
Димон снова кивнул и разлил по стаканам остатки вина.
2
Я стала потихоньку из окна наблюдать за Мишей. Он часто прогуливался возле своего домика и, похоже, решал в уме задачи. Потом брал палку и что-то чертил на земле. Затем все стирал и решительной походкой уходил прочь. Когда я выходила из своего домика, он, не отрываясь, смотрел на меня и провожал взглядом. Так продолжалось три дня. На четвертый день я подошла к нему и спросила:
