– Эльвирочка, ты ли это? – говорю.
Она всмотрелась в меня внимательно и говорит:
– Отчего ж не я, Анатоль? Я.
Она почему-то меня всегда на французский манер называла, и мне это нравилось.
– Сколько лет мы с тобой не виделись? Лет двадцать?
– Да, пожалуй, где-то так.
Ей уже за сорок, а мне к пятидесяти. Она все такая же худенькая, маленькая, будто и не было этих лет совсем. Я, правда, тоже пивное брюхо не наел.
Смотрю я на нее и вижу, что в глазах радости нет. Стал расспрашивать. Рассказала, что с мужем развелась, дети разъехались. Живет сейчас одна и, оказывается, недалеко от меня.
– Отлично, – говорю.
– Что отлично? Что развелась?
– Да нет, – говорю, а сам думаю, вот любят женщины за слова цепляться, и продолжаю: – самое время пожить для себя.
– Ты думаешь?
– Я не думаю. Я уверен.
Она посмотрела на меня долгим изучающим взглядом, раздумывая то ли над моими словами, то ли еще над чем-то своим, и говорит с ехидцей:
– Все-то ты всегда знаешь, Анатоль.
– Стараюсь, Эльвирочка. Ты бы телефончик дала, раз уж мы встретились, а то теряться теперь не хотелось бы.
– Ладно, пиши, – и номер продиктовала.
Ну, сам бог мне ее послал. А может, меня ей? Я ведь тоже от жены ушел. Почти двадцать лет в браке отслужил под командованием двух генералов – жены и тестя. Жена у меня генеральская дочь. Но любой службе конец наступает. Вот и я в запас уволился, то есть с женой разъехался, но пока не развелся.
– Так я позвоню?
– Ну, позвони, – говорит она так, словно безразличие – это то качество, которым при встрече через двадцать лет необходимо одарить старого друга.
Ничего, думаю, перешагну. Но все же, надо бы с ней как-то поделикатней, и я быстро так в щечку ее поцеловал и попрощался.
Она усмехнулась, головой покачала и пошла.
Я еще несколько секунд вслед ей посмотрел и тоже пошел. И нахлынули на меня воспоминания. Иду и в памяти перебираю, как я с ней познакомился.
Дело было на Новый год. Компания собралась большая – человек двадцать. Все пришли парами, только я один был, и она одна. Нас рядом и посадили. Видел я, что она со мной общается не то чтобы по принуждению, но не с большой охотой. На безрыбье, как говорится, и рак рыба. Вот как это называлось. Но мне своего шанса упускать не хотелось, потому что уж больно она мне понравилась. Она хоть и не красавица была, но лицо имела привлекательное, юное. Глаза широко посажены, светло-карие, носик аккуратненький, прямой. Черные волосы с кудряшками, вверх подобранные, открывали маленькую точеную шейку, а под кофточкой слегка грудь угадывалась, девичья такая, миниатюрная, как у подростка. Все в моем вкусе.
И стал я вокруг нее увиваться. А она так снисходительно на меня смотрит, будто я какое-то насекомое. Я мастер рассказывать анекдоты, и в ту ночь был в ударе – решил произвести впечатление. Все смеялись и хохотали над моими шутками. А Эльвира сидела как королева – с улыбкой Джоконды на губах. Потом раньше всех домой засобиралась. Я ее провожать пошел и, разумеется, номер телефона попросил. Она замялась, но не отказала.
Стал я ей звонить время от времени, но чувствовал, что интерес она ко мне не проявляет. Пару лет она меня близко к себе не допускала, так, виделись иногда. Но я не терял надежды и дождался.
Туристы, друзья мои, в поход на два дня собрались. А я решил Эльвирку пригласить, совсем не ожидая, что она пойдет. Но она вдруг согласилась. И мы отправились.
Шли мы лесом разными тропами, а вечером на поляну вышли, палатки поставили. Полночи у костра просидели, песни пели, анекдоты рассказывали. А у меня в голове все одна мысль крутиться: случиться ли этой ночью то, что я уже так давно ждал, или она отвернется от меня на другой бок и уснет. Но, думаю, ведь все от меня зависит.
Наконец все спать пошли. Залез я в палатку и вижу, что Эль-вирка уже лицом к стенке легла. Но местечко там все-таки найдется – стенка же матерчатая. Я взял да и запрыгнул туда и оказался с ней нос к носу. Она от неожиданности и сказать ничего не успела. Обнял я ее, и тогда в первый раз в моих ладонях оказалась ее девичья грудь. Такая аккуратная, маленькая, упругая, ну, словом, девичья.
А дальше я по молодости выделываться стал.
– Что это ты делаешь? – не поняла Эльвира.
– Это, – говорю, – джаз, синкопы.
– Что?! Какие еще синкопы?
– Если не подходит, сейчас ритмы зарубежной эстрады сделаю, или…
– Обалдел ты, что ли, совсем, Анатоль.
– Обалдел, Эльвирочка, обалдел от любви к тебе.
– Ты нарочно все это делаешь?
– Что все, Эльвирочка? Ты скажи как, а я постараюсь.
– Чувствовать надо, Анатоль, а ты все стараешься.
Ладно, думаю, заигрался, пора заканчивать. А тело у меня всегда было мускулистое, жилистое. Схватил я ее ногами, зажал слегка и не пускаю.
– Пусти, – говорит, – дурак, пусти. – Руками меня оттолкнула и на другой бок повернулась…
После этого похода мы с ней больше не виделись. Слышал я, что она вскоре замуж вышла, и я через несколько лет женился. Так пути наши и разошлись. Но я часто ту ночь вспоминал и думал, что, скорее всего, Эльвира до неузнаваемости изменилась, ведь время все меняет, и нет больше той девичьей груди, что меня так влекла и волновала. И тут, как только я ее на улице встретил, все эти мысли и воспоминания снова закружились у меня в голове.
Через два дня я решил, что уже самое время Эльвирочке позвонить. Набрал номер, и, к моей радости, она сразу меня узнала. Однако я тут же вспомнил, что букву «р» произношу пофранцузски, проще говоря, картавлю, поэтому меня всегда по телефону узнают.
Поговорил я для приличия о том, о сем – и спрашиваю:
– Может быть, я в гости к тебе приду вечерком, посидим, винца выпьем? Как ты на это смотришь?
Она молчит, паузу взяла, думает о чем-то.
– Ну так что, может, я зайду часов в восемь?
– Хорошо, приходи. Только вино не бери. Чай будем пить.
Надел я костюм, который мне верой и правдой восемнадцать лет прослужил, ботинки почистил и хотел букет цветов купить, но подумал, что цветы скоро завянут и она их выбросит. А если я куплю цветок в горшке, то он долго еще у нее цвести будет. Смотрю, в цветочном магазине стоит гусмания – сухой, как бессмертник, ярко-красный цветок в окружении длинных кожистых листьев. Ну точно – Эльвирка.
Вот так, с цветочным горшком в обнимку и подошел я к ее двери ровно в восемь вечера, как она и сказала.
Позвонил. Она открыла. Смотрит на меня строго и говорит:
– А это еще что за сухоцвет?
