– Платон, – объявляет Питер, поворачивая голову, чтобы сплюнуть в траву зеленую жвачку. – Платон говорил: «Кто приблизится к храму Муз без вдохновения, веруя, что достойно лишь мастерство, останется неумелым, и его самонадеянные стихи померкнут пред песнями безумцев».
Он сунул очередной стебель в рот и взялся жевать, со словами:
– Так что же делает Мисти Клейнмэн безумцем?
Ее сказочные дома и булыжные мостовые. Ее чайки, которые кружат над устричными лодками, возвращаясь с отмелей, которых она никогда не видела. Ни в какой сраной жизни, черт возьми, она не станет рисовать это дерьмо.
– Мора Кинкэйд, – говорит Питер. – Не бралась за кисть, пока ей не исполнился сорок один год.
Он взялся вытаскивать кисти из коробки светлого дерева, скручивая кончики. Он сказал:
– Мора обвенчалась со старым добрым плотником с острова Уэйтензи, и у них была пара детей.
Он извлек ее тюбики с красками, пристроив их тут же, рядом с кистями, на одеяле.
– Пока не умер ее муж, – продолжал Питер. – И потом Мора заболела, очень заболела, чахоткой или чем-то таким. Опять же, в те времена в сорок один год ты считалась уже старушкой.
Пока не умер один ее ребенок, говорил Питер, Мора Кинкэйд не бралась за картины. Он сказал:
– Наверное, нужно пострадать по-настоящему, прежде чем рискнешь заняться любимым делом.
Ты рассказал Мисти обо всем об этом.
Ты сказал, что Микеланджело был депрессивным психопатом, который изображал себя на картинах мучеником с содранной кожей. Генри Матисс бросил ремесло адвоката из-за аппендицита. Роберт Шуман стал писать музыку только тогда, когда ему парализовало правую руку, и его карьере концертного пианиста был положен конец.
Ты копался в кармане, пока рассказывал эти вещи. Пытался что-то выудить.
Ты рассказывал про Ницше и его третичный сифилис. Про Моцарта и его уремию. Про Пола Клее и склеродерму, скрутившую его суставы и мышцы и приведшую к смерти. Фрида Кало и расщепленный позвоночник, из-за которого ее ноги покрылись кровоточащими язвами. Лорд Байрон и его хромота. Сестры Бронте со своей чахоткой. Марк Ротко со своим самоубийством. Флэннери О'Коннор с кожным туберкулезом. Вдохновение нуждается в болезнях, травмах, безумии.
– По Томасу Манну, – сказал Питер. – «Великие художники есть великие инвалиды».
И потом ты положил что-то на одеяло. Там, в окружении тюбиков краски и кистей для рисования, оказалась большая брошь из поддельных самоцветов. Размером с серебряный доллар, брошка была из бесцветных стеклянных камешков, из крошечных шлифованных зеркал в желто-оранжевой оправе, поцарапанных и помутневших. Там, на клетчатом одеяле, она словно взрывала солнечный свет в сноп искр. Оправа была из потускневшего металла, державшего фальшивые самоцветы в маленьких острых зубках.
Питер спросил:
– Ты слушала, что я говорю?
А Мисти подобрала брошь. Искры отражений били ей прямо в глаза, и ее ослепило, закружило ей голову. Отключило от всего вокруг, от травы и солнца.
– Это тебе, – сказал Питер. – Для вдохновения.
Отражение Мисти дробилось дюжину раз в каждом поддельном самоцвете. Сотнями осколков ее лица.
Мисти произнесла, обращаясь к искрящимся цветам в своей руке:
– Так расскажи мне, – попросила она. – Как умер муж Моры Кинкэйд?
А Питер, с зелеными зубами, сплюнул зелень в высокую траву по соседству. На лице черный крест. Он облизал позеленевшие губы зеленым языком и ответил:
– Убийство, – сказал Питер. – Его убили.
И Мисти начала рисовать.
6 июля
ПРОСТО НА ЗАМЕТКУ, в потертой старинной библиотеке, где обои расползаются по всем швам, а во всех матовых плафонах, свисающих с потолка, – дохлые мухи, все, что ты припомнишь, осталось таким же. Все тот же изношенный глобус, пожелтевший до цвета супа. На континентах вырезаны названия стран вроде Пруссии и Бельгийского Конго. Тут по-прежнему висит в рамке знак, предупреждающий – «ЛЮБОЙ, КТО БУДЕТ ЗАСТИГНУТ ЗА ПОРЧЕЙ КНИГ, ПОНЕСЕТ НАКАЗАНИЕ».
Пожилая миссис Терримор, библиотекарша, носит все те же твидовые пиджаки, только теперь у нее на лацкане запонка размером с лицо, гласящая – «ОКАЖИТЕСЬ В НОВОМ БУДУЩЕМ с Финансовыми Услугами Оуэнса Лэндинга».
Непонятному можно придать любой смысл.
По всему острову население надевает запонки или футболки такого же типа, разнося всевозможные рекламные сообщения. Они получают небольшой приз или денежное вознаграждение, если их видят с чем-то таким. Тела, превращенные в рекламные щиты. В кепках с телефонными номерами на 1-800.
Мисти пришла сюда с Тэбби, на поиски книжек про лошадей и про насекомых, которые учитель просит ее прочесть до перехода в седьмой класс этой осенью.
Компьютеров нет. Нет доступа в Интернет или терминалов с картотекой – значит нет летних людей. Запрещены латте. Нет проката видеокассет и видеодисков. Не позволяется ни звука громче шепота. Тэбби направилась в детский отдел, а твоя жена – в личной коме, в отделе книг об искусстве.
На худфаке учат, что знаменитые старые мастера, вроде Рембрандта, Караваджо и Ван Эйка, просто обводили контуры. Рисовали так, как Тэбби не позволяет учитель. Ганс Гольбейн, Диего Веласкес, – сидели в бархатной палатке в кромешной тьме и зарисовывали окружающий мир, просвечивающий внутрь сквозь маленькую линзу. Или отраженный кривым зеркалом. Или, наподобие булавочной камеры, спроецированный в темную комнатушку через дырочку. Проекция окружающего мира на экран из холста. Каналетто, Гинзбург, Вермеер, – торчали там, в темноте, часами или днями, обводя здание или обнаженную натуру, стоящую снаружи в ярком солнечном свете. Иногда даже клали краски прямо поверх спроецированных цветов, подбирая блеск ткани по ее спроецированным падающим складкам. Рисовали точный портрет в один вечер.
Просто на заметку, «камера обскура» по-латыни значит «темная комната».
Миг, когда сталкиваются шедевр и конвейер. Фотоаппарат с красками вместо оксида серебра. С холстом вместо пленки.
Они провели здесь все утро, и в какой-то момент Тэбби подходит постоять с матерью. Тэбби держит в руках раскрытую книгу и зовет:
– Мам? – еще зарывшись носом в страницу, она рассказывает Мисти. – А ты знаешь, что огонь должен быть минимум в шестьсот градусов и должен длиться семь часов, чтобы поглотить среднее человеческое тело?
В книжке черно-белые фотографии жертв пожара, свернувшихся в «позу боксера», подтянувших к лицам обугленные руки. Кисти сжаты в кулаки, запечены в духовке пламени. Черные обугленные кулачные бойцы. Книга называется «Судебное расследование случаев пожара».
Просто на заметку, погода сегодня – нервное отвращение с трусостью перед фантазией.
Миссис Терримор поднимает взгляд от стола. Мисти говорит Тэбби:
