Энжи улыбнулась дьявольской улыбкой, чмокнула меня в щеку, и мы вышли из ресторана.
В лифте мы целовались как подростки, и я скользил руками по ее идеальному телу, вновь и вновь убеждаясь, что нет никаких горбов. В голове зудела дурацкая мысль, что Анжелу подменили.
Когда мы ввалились в квартиру, с порога срывая друг с друга одежду, Пит вместо обычного хозяйского рыка боязливо заскулил и спрятался под ванну. Матершинник Попка на удивление не проронил ни звука.
Энжи ничего не стеснялась. Мы кувыркались весь вечер и уснули голыми в обнимку.
С утра надрывался мобильник:
– Серёженька, с тобой все в порядке?
– Мам, все нормально.
– Мне сказали, что ты ушел вчера с Анжелой и больше не выходил на связь. Про нее такие слухи ходят! С тобой точно всё в порядке?
– Мам, сейчас неудобно говорить, позже перезвоню.
Анжела стояла в моей белой рубашке на голое тело и держала в руках бездвижного Попку.
– Энжи, ты что, шею ему свернула? – обалдел я.
– Ты за живодерку меня принимаешь? – оскорбилась она.
Мне хотелось ей верить, и я убеждал себя, что смерть Попки – простое совпадение. Я пошел разыскивать Пита, ему явно пора было на утреннюю пробежку. Пит обнаружился под ванной.
– Дружище, хоть ты жив!
Энжи не выходила от меня двое суток. Это был мой персональный рай. Она пекла мне булочки и разгуливала по квартире в нижнем белье. Ни один пластический хирург не смог бы сотворить такую красоту! Топ-модели, увидев ее, закурили бы нервно в сторонке. Персиковая кожа, русые волосы по плечам волнами до сочной груди, тонкая талия, песочными часами плавно переходящая в округлости бедер, длинные ноги с тонкими щиколотками и точеными икрами… Я не понимал, как все части ее тела могут настолько сочетаться по форме и размеру! Каждая часть – произведение искусства. Как будто ее нарисовали для компьютерной игры, в которой она была богиней.
– Энжи, для чего ты заказала кучу цветов? Они заполонили все подоконники. Ты же не умеешь за ними ухаживать!
– Так надо, Сержик! Поверь, так надо.
Пит отказался от утренних пробежек. Его вывернуло прямо у миски с едой.
– Энжи, ты что, отравила Пита? – обеспокоенно спросил я.
От обиды, что я мог такое подумать о ней, Энжи расплакалась.
– Мне пора, – сказала она, надевая платье и хватая сумку.
– Не пущу! – Я прижал ее к себе.
– Ты не понимаешь! Если я останусь, Пит умрет! – пыталась вырваться она.
– Так всё, что говорят о тебе, правда? – в ужасе выпалил я.
– Смотри! – Энжи подошла к подоконнику с цветами.
Вялые листья выгоревшими патлами свисали с горшков.
– Ты забыла их полить? Еще вчера они были свежими!
– Потрогай почву.
Я сунул палец в горшок:
– Влажная. Может, ты их залила?
– Смотри! – Энжи стала водить ладонью по листьям.
– Водица моя, наполни меня Родниковой, ключевой свежей каплею жи…
– Стоп! – крикнул я, видя, как земля в горшках высыхает до трещин, а листья осыпаются трухой. – Я не хочу слышать и видеть это!
– Осторожнее со словами! Так глухим и слепым можно остаться.
– Так… отвезу Пита к ветеринару. Зачем ты это делаешь? Тебе никого не жалко?
– Я уже это не контролирую. Могу только ускорить, но не могу отменить. Я не хочу причинять тебе вред.
– А я не верю, что ты можешь мне навредить, – уверенно выпалил я, как будто рубильником отключили мой инстинкт самосохранения. Я не чувствовал ни капли страха за себя. – Ну закажи еще цветов! Купи тараканов, их не жалко, или мотыля. Поедешь со мной и Питом в клинику?
– Да, – на удивление быстро согласилась она и поцеловала меня так, будто мне завтра на войну.
Чтобы никого не задавить по дороге (я не был уверен, что не схожу с ума), я предусмотрительно вызвал такси.
В ветклинике договорился на длительную передержку Пита, оплатив несколько месяцев вперед. Обратно мы с Энжи пошли пешком.
– Помнишь конверт со сдачей? – нарушила молчание она.
– И что с этим конвертом не так?
– В конверте лежали сто шестьдесят рублей и записка с адресом: «Кукурузная, 10». Я отдала конверт маме, но ни мама, ни Настя не поняли, от кого сдача и за что. Ни один из наших родственников и знакомых не жил на улице Кукурузной. Мы решили, что кто-то просто перепутал почтовые ящики. Вечером мы с мамой пошли возвращать деньги.
В доме жила старушка Сина. Она с порога так заговорила маму, что та даже забыла достать конверт из кармана. Обещала помочь мне, вылечить. Сказала, что потребуется не один сеанс. Прием у нее стоил триста сорок рублей. Обрадованная мама подала ей пятисотку. Баба Сина поила меня травяным настоем и мазала пахучей мазью. После первого сеанса мне перестало сводить ногу судорогой. Мама договорилась, что я буду ходить к бабе Сине два раза в неделю.
Мы пришли домой, и мама спохватилась, что баба Сина не дала сдачу с пятисотки, а потом достала конверт из кармана и чуть не упала, когда пересчитала – сто шестьдесят рублей.
Ну, ты, наверное, заметил, что мне стало значительно лучше. Перестало давить грудь и ломить спину.
– Да уж!
– Только растения и животные стали умирать, а потом и люди. У моего дара есть обратка. Побочный эффект.
– А какой у тебя дар?
– Я стала ходить на лечение к бабе Сине. Она показала мне книгу заклинаний. Ну, там, чтобы пятерку получить или мальчика приворожить. Я начала с легкого заклинания, и у меня получилось.
– Да ну! Что у тебя получилось? По-любому, это совпадение! Да и вообще, зачем это надо? Люди что, твоя собственность?
– У заклинания был побочный эффект. Дома на окне в моей комнате завяла герань.
– А что ты загадала? – Меня начинало мутить.
– Это неважно. Слушай дальше. Я сразу не сопоставила заклинание и цветок. Баба Сина сказала, что долго не проживет, а когда умрет, книга достанется мне. Чтобы магия не причинила мне вред, нужна защита – амулет. – Энжи продемонстрировала мне кольцо, которое носила со школы.
– А при чем здесь дар? – перебил ее я.
– Баба Сина умерла, а ее внук принес мне книгу. Моя сестра тоже пробовала выполнять заклинания, но у нее они не срабатывали. Когда заболела Дуська, я поняла, что это обратка магии, и решила завязать – избавиться от книги. Но, что бы я с ней ни делала, кому бы ни отдавала, куда бы ни выбрасывала, – она всегда возвращается ко мне. А я не могу сдержаться. И снова начинаю колдовать. Когда мне исполнилось шестнадцать, у мамы обнаружили рак на четвертой стадии. После этого я перевелась на заочку и устроилась работать, чтобы снимать квартиру. Я съехала от нее. Маме сделали операцию, и она поправилась.
