– Вот бедняжка! Надо же было так попасться! – Опустившись на корточки, я осторожно протягиваю к чайке руку. Напуганная птица пытается меня клюнуть, и я отдергиваю пальцы.
Стивен присаживается рядом со мной и, сняв перчатки, гладит чайку по голове тыльной стороной ладони.
– Кажется, у нее сломано крыло.
– Мы что-нибудь можем сделать?
Убрав перчатки в карман, Стивен осматривает птицу, а я оглядываюсь по сторонам в поисках подходящего камня, которым можно было бы разбить лед. Его пальцы медленно скользят по голове, по шее чайки, и в конце концов она успокаивается, смирившись с его близостью и его прикосновениями. Несмотря на то что сидеть на корточках очень неудобно, я все же улыбаюсь. Я уже представляю, как мы освободим чайку из ледяного плена, завернем в шарф Стивена, отнесем домой, забинтуем раненое крыло и положим ее на ковре возле камина. Я все еще ищу подходящий камень, когда его ладонь ложится чайке на затылок.
– Все в порядке, все будет хорошо… – успокоительно шепчет он и, повернувшись ко мне, добавляет громче и резче: – Иди вперед, я тебя догоню.
Его слова звучат как приказ, и я повинуюсь. Я успеваю сделать всего пару шагов, когда за моей спиной раздается короткий сухой щелчок.
11
3 ноября
Помнишь, как ты разрешил мне называть себя по имени? Исчезло формальное «мистер», и твое имя перекатывается у меня на языке точно леденец. Я исследую его вкус, форму, текстуру. Уходя, я снова и снова повторяла его про себя, с нетерпением предвкушая следующий четверг, когда я снова смогу произнести его вслух.
Кроме своего имени ты сделал мне еще один подарок. «Я для тебя кое-что приготовил, – сказал ты, и твоя рука, скользнув в сумку, вернулась с книгой. – Мне кажется, она должна тебе понравиться. А когда ты ее прочитаешь, мы можем ее обсудить».
Я провела кончиками пальцев по вытисненному большими белыми буквами названию: «Джейн Эйр».
Я начала читать твою книгу, как только вернулась домой. Она понравилась мне с первых же строк. Ты знал, что́ мне подарить – похоже, ты изучил меня достаточно хорошо. А кроме всего прочего, книга была материальным свидетельством того, что ты обо мне думал, вспоминал меня, даже когда меня не было рядом.
Сегодня мы вместе стояли в ду́ше. Воздух в кабинке был таким густым и влажным, что нам приходилось дышать через рот.
Сегодня ты дал мне новое имя.
Сегодня ты назвал меня «моя милая Джейн».
12
Элли
Начавшаяся вскоре легкая метель быстро превращается в настоящий снежный буран. Пронзительный ветер швыряет нам в лица огромные хлопья снега, и мы поворачиваем к дому. Сырой холод пробирается под одежду, снег забивается за воротник и тает, превращаясь в струйки ледяной воды. Нахохлившись, как большие замерзшие птицы, мы бредем по пляжу, стараясь держаться поближе друг к другу. Ноги увязают в снегу, а холод пробирает до костей, недвусмысленно напоминая о том, что любой зимний пейзаж, который так красиво выглядит на картинке, на самом деле ширма, за которой скрывается суровая стихия, которая вполне может убить, если мы будем небрежны или чересчур самонадеянны.
Самая смертоносная из опасностей та, которая имеет вид красоты.
Снег размывает мир вокруг, превращая и море, и берег в один молочно-серый вихрь. Но вот на фоне однообразного штормового задника появляется какой-то темный силуэт, который имеет правильные геометрические очертания.
Это дом. Молчаливый и пустой, он ждет… Образцовый хозяин, который готов дать вам все, что только захочется: тепло очага, комнату для бесед, место в шкафу, чтобы повесить промокшую одежду. Он становится тем, что необходимо гостю: убежищем, укрытием, временным жильем… но только до тех пор, пока они не уезжают. Тогда дом засыпает и, тихий и пустой, терпеливо ожидает новых гостей.
И, разумеется, дом хранит все секреты, все тайны тех, кто когда-либо провел ночь под его крышей.
Кухонная дверь была ближе, поэтому парадным входом мы пренебрегли. Наконец-то мы дома!.. Вместе с нами в кухню врывается снежный вихрь, но как только дверь за нами закрылась, он стихает и ложится на пол россыпью сверкающих снежинок. Стряхнув с ботинок и воротников налипший снег, я снимаю куртку и оглядываюсь по сторонам, прикидывая, на какой стул ее бросить. Стивен, однако, не спешит раздеваться.
– Пожалуй, лучше загнать машину в гараж, пока ее окончательно не занесло, – говорит он.
– Хорошо. А я пока приготовлю кофе. Кстати, Стивен…
– Что?
– Захвати из гаража несколько поленьев, а я растоплю камин в гостиной.
– Ладно.
– Спасибо.
Он снова выходит на улицу, плотно закрыв за собой дверь, которая отгораживает меня от холода и завываний ветра снаружи. Привстав на цыпочки, я тянусь за кофейными кружками на верхней полке буфета. Одну я достаю сразу, но вторая стоит слишком глубоко, и я лишь касаюсь ее гладкой ручки кончиками пальцев. Я тянусь изо всех сил, сжимаю ручку и начинаю осторожно подтаскивать кружку к себе. Я уже почти схватила ее, когда по всему дому разносится громкий, протяжный вой. Кружка выскальзывает из моих дрогнувших пальцев, падает набок и откатывается куда-то в сторону.
– Черт!
Я непроизвольно морщусь, ожидая, что кружка вот-вот свалится на пол и разобьется вдребезги. И… что это за звук? Мне показалось, он донесся откуда-то из глубины дома и стих так же внезапно, как возник. Насторожив все пять чувств – или их все-таки шесть? – я напряженно прислушиваюсь, принюхиваюсь, всматриваюсь в тишину, но она остается такой же глухой и непроницаемой, как раньше. Ни звука, и только сердце глухо стучит у меня в груди – стучит так часто, что мне снова становится страшно. Только сердечного приступа мне не хватало!.. Только не сейчас.
И я начинаю считать от сотни до ноля:
– Девяносто девять… девяносто восемь… девяносто семь…
Называя каждую цифру, я делаю глубокий вдох, а во время паузы медленно выдыхаю. Примерно на семидесяти пяти сердце начинает биться спокойнее. Кризис миновал, теперь можно оглядеться.
Опустившись на четвереньки, я собираю с пола осколки фарфора. (Когда кружка свалилась с буфета, я так и не заметила.) Нервный спазм, заставивший сократиться, свиться узлами мышцы шеи и спины, отпускает, и мне приходит в голову, что, если я буду действовать проворнее, мне удастся скрыть доказательства своей неловкости на дне мусорного ведра раньше, чем вернется Стивен. Я подбираю уже последние осколки, когда снова звучит этот страшный то ли вой, то ли вопль – хриплый, протяжный, исполненный муки. Наверное, так мог бы кричать человек, который сходит с ума. Напуганная этим воплем, я машинально сжимаю кулак и чувствую, как острый осколок впивается в мой указательный палец.
– Ай!..
На пальце набухает куполком рубиновая капля. Я поскорее сую палец в рот, чтобы она не скатилась на пол и не испачкала плитку. Протяжный вой стих, и в кухне снова воцаряется тишина – воцаряется до тех пор, пока сквозь открытую дверь за моей спиной не врываются внутрь свист и стон ветра, за которыми следует облако морозного воздуха, наполненное редкими колючими снежинками.
