А его разум уже нарисовал другую картину. Вот А. слоняется у подъезда его дома в надежде увидеть его, но он появляется не один, а с Элли. Должно быть, впоследствии она отыскала ее и, покачиваясь на каблуках, словно чугунное ядро на цепи, с помощью которого рушат старые стены, разнесла, превратила в мелкий щебень и обломки все, на что он рассчитывал и о чем мечтал. Нет, никогда Стивен не понимал людей, способных опуститься до подобной мелкой мстительности, которая, как он подозревал, была свойственна по преимуществу женщинам. Почему им вечно не хватает чувства собственного достоинства, чтобы жить нормально?
– То есть ты изменил мне не с одной, а с двумя девушками, и теперь ты ждешь, что мне будет стыдно, что я заглянула в твой компьютер? – Элли стояла, выпрямившись во весь рост, а он сидел, поэтому, чтобы взглянуть ей в глаза, ему пришлось запрокинуть голову так далеко назад, что заныли шейные позвонки. – Нет, ты просто неподражаем!
Бросив ему в лицо свои обвинения, она резко повернулась и, шагнув к тележке с напитками, налила себе полбокала джина. Осушив его залпом, Элли снова наполнила бокал, и Стивену оставалось только покачать головой. Чудеса продолжались. Та Элли, которую он знал, не глотала крепкий алкоголь стаканами. Та Элли пила очень осторожно, крошечными глотками, словно надеясь таким образом ослабить резкий вкус виски или коньяка. И меньше всего Стивен ожидал, что она способна в один прием проглотить, не поморщившись, полбокала неразбавленного джина.
– Как ты мог поступить так со мной? С нами?!
Стивен мысленно призвал на помощь все свои познания в литературе, надеясь найти подходящие слова и объяснить этой взбесившейся от ревности дуре, что все его так называемые измены не имеют к ней никакого касательства и что их отношения – это нечто такое, что существует на совершенно ином, несравненно более высоком уровне, чем простой перепихон с несколькими малолетними оторвами. Они просто утоляли желание. Как сказала ему У.: «Если у тебя где-то чешется, отчего бы не почесать?» Да, он спал с ними, но это были просто эпизоды – незначительные и мимолетные. И они, конечно, не шли ни в какое сравнение с тем, что связывало его с Элли.
– Дай мне воды.
– Что? – Его неожиданная просьба заставила ее сощуриться, отчего ее большие, как у лани, глаза превратились в неприятные щелки.
– Я хочу пить. Не могла бы ты дать мне немного воды? После того, как ты подсыпала мне наркотики, у меня пересохло во рту и немного подташнивает.
Тяжело вздохнув, Элли вышла из комнаты. У нее был такой вид, словно он вдруг стал для нее обузой. Можно было подумать, это не она привязала его к креслу и закидывала дурацкими вопросами. Зато без ее вопросов, на которые приходилось отвечать, он мог наконец-то сосредоточиться и как следует подумать над своим положением.
«Несомненно, – думал Стивен, – единственная причина, по которой она меня так возненавидела, заключается в том, что Элли чувствует себя уязвленной. Боль и обида и заставили ее действовать столь решительно, но, с другой стороны, столь бурная реакция должна указывать на то, что она испытывает ко мне действительно сильное чувство. Любит, проще говоря. Если бы ей было все равно, его поступки не ранили бы ее столь глубоко. А. или Д… кто бы ни рассказал ей правду, не учел одного: силы той любви, которую испытывает к нему Элли». Да… Ему и самому знакома эта боль, это изматывающее, отнимающее силы страдание. У него даже есть для этой боли имя – имя, которое он не вспоминал уже несколько лет.
Зои.
Когда Элли вернется, он ей все объяснит. Он сумеет показать ей, как много она для него значит. Он скажет все что угодно, лишь бы это помогло ему освободиться от пут. Если цена свободы – исчерпывающие объяснения и просьба о прощении, что ж, он готов принести и эту жертву.
Воздух в комнате вдруг всколыхнулся, и на Стивена вновь повеяло ароматом ванили и жасмина, а по коже побежали мурашки, когда что-то легкое – как лапки паука – коснулось сзади его шеи.
– Кто здесь?! – Стивен, насколько мог, вывернул шею, пытаясь увидеть того, кто стоит у него за спиной, но ответом ему был только безумный бормочущий звук, который издавало пляшущее в камине пламя. А странно знакомый запах все не исчезал, и в памяти снова шевельнулось воспоминание… слишком давнее, слишком летучее, чтобы он сумел его рассмотреть. Только размытые контуры лица, тающая улыбка… Это не Д. Не А. и не С. И совершенно точно не Элли. Это кто-то еще.
Но прежде чем он успел рассмотреть едва проступающие из тумана памяти черты, его глаза ослепил яркий свет. Под потолком вспыхнула люстра, и в гостиную вошла Элли. Стивен зажмурился, заморгал, приспосабливаясь к вдруг выступившей из полутьмы обстановке… обычной обстановке обычной комнаты, но про себя он уже повторял слова, которые он скажет.
Слова, которые помогут ему одержать над ней верх.
26
Элли
Оказавшись в кухне, я не даю себе труд даже найти чашку или стакан. Открыв кран, я подношу к струе сложенную ковшиком ладонь и пью воду из горсти, пока боль в желудке не вынуждает меня остановиться. С трудом переведя дух, я плещу ледяной водой себе на лицо, но это не помогает. Все оказалось намного сложнее, чем я думала. К счастью, у меня есть причина, которая важнее любых соображений. Она поможет мне совладать с жалостью, которую он может попытаться у меня вызвать. В том, что он оказался в такой ситуации, Стивен должен винить только самого себя, точнее – свою самонадеянность и чрезмерную веру в собственные силы. Этот надутый индюк принял смирение за наивность. Глупец! Неужели Стивен продолжает свято верить, что я ни разу не видела сообщения на его телефоне, который он постоянно держал экраном вниз (на обеденном столе, на ночном столике возле кровати) и который он всегда убирал в карман пиджака или рубашки?
Я облокачиваюсь на стол, и кулон в форме сердечка у меня на груди слегка покачивается из стороны в сторону.
Нет, я не тупая, и я заметила, что в последнее время он слишком часто ездил в библиотеку, чтобы подобрать какую-то литературу «для исследований», как он выражался. Я заметила, что наши планы слишком часто менялись, а договоренности срывались буквально в последнюю минуту. Но я не стала устраивать ему сцены ревности, не потребовала объяснений. Я даже не перестала с ним спать. Я просто заглянула в его почту и нашла там ответы на многие свои вопросы.
Наполняя водой из-под крана пустую бутылку, я машинально ощупываю серебряное сердце на цепочке и вспоминаю сегодняшнее утро, вспоминаю, какая улыбка появилась на его лице, когда я открыла коробочку с подарком. Это было как раз здесь, в кухне; он жарил оладья, и в воздухе плыл сладковатый запах жидкого теста… И как, скажите на милость, мне теперь быть? Куда подевалась моя уверенность и решимость довести начатое до конца?
Я закрываю глаза, и на экране опущенных век возникает лицо… то самое лицо, которое для меня по-прежнему дороже всего. Вслед за ним пробуждаются и воспоминания, в особенности – одно… Наш поцелуй в тот вечер, когда мы, удрав от наводнивших дом гостей, остались вдвоем. Опасность попасться все равно оставалась, но она лишь обостряла наши ощущения. Я помню… помню каждое мгновение, и это воспоминание помогает мне справиться с последними сомнениями. То, что совершил Стивен… Об этом я тоже помню, хотя это воспоминание и вызывает у меня жгучие слезы. Две такие слезинки выскальзывают из-под ресниц сейчас, и я вытираю их рукавом.
