Но раскрывать тетрадь я не спешу. Всему свой черед. Вместо этого я достаю несколько отдельных листов бумаги, которые я сложила и спрятала под обложку. Листы трясутся и прыгают у меня в руках, но я не убираю их обратно, хотя эти шпаргалки мне не нужны: все, что на них написано, я перечитывала столько раз, что после моей смерти эти слова, наверное, можно будет прочитать на внутренней поверхности моего черепа.
Как и всегда, при виде знакомого почерка я испытываю глубокую печаль, к которой примешиваются воспоминания о том счастливом времени, когда мы были вместе. Я вижу буквы, написанные ее рукой, и – точно так же, как тогда – легко угадываю по ним ее настроение. Я читаю нетерпение в острых углах и прямых линиях заглавных букв, догадываюсь о скуке по неравномерному наклону строчных, а в глубоких бороздах, оставленных на бумаге шариковой ручкой, я вижу всю глубину ее разочарования и тоски.
Краешком глаза я продолжаю наблюдать за Стивеном. Он застыл в ожидании. На лбу проступили бисеринки пота, капля покрупнее сбегает по виску к шее и исчезает под воротником рубашки.
Быть может, он тоже что-то помнит…
48
9 мая
Дорогая Ви!
Если б ты была здесь, ничего бы не случилось. Но я тебя не виню – во всем виновата только я одна. Как жаль, что у меня нет твоей силы. Как жаль, что я не рассказала тебе обо всем раньше. Один раз я попыталась, но струсила. Мне так не хотелось тебя разочаровать!
Он старше меня. Намного старше. Страшно даже сказать – насколько. И он не ученик старшей школы и даже не студент колледжа. Он преподаватель литературы в школе – в нашей школе. Мистер Маршем серьезно заболел, и его прислали к нам на замену.
Я думала, я ему нравлюсь. Я действительно ему нравилась, но я сделала что-то не так, что-то напутала, ошиблась, и он меня разлюбил. Мы больше не лежим в одной постели днем после занятий, и его запах давно исчез с моей кожи. Теперь я специально стараюсь вдохнуть поглубже, когда мы случайно встречаемся в коридоре или когда я прохожу мимо его стола, когда иду к доске. Увы, стоит мне только почувствовать этот все еще дорогой для меня запах, и мне сразу хочется плакать. Да, я знаю, ты скажешь, что я дура… Что я не должна так унижаться…
Но я ничего не могу с собой поделать!
Он держится со мной точно так же, как с остальными девчонками. Он никак меня не выделяет, словно этих нескольких недель вовсе не было и я их только вообразила. А может, у меня и вправду была галлюцинация? Или я – безумная жена, которую заперли на чердаке
[31], а вовсе не «его дорогая Джейн», как он меня называл.
Нет!!!
Он называл меня своей дорогой Джейн, и все это было взаправду.
К тому же никакая выдумка, никакая галлюцинация не способны причинить столько боли.
Я никак не могу успокоиться. Днем и ночью я ломаю голову, пытаясь понять, что же я сделала не так. Почему он меня разлюбил? По ночам, лежа без сна, я часами гляжу на белый потолок своей спальни, словно на нем написаны ответы на мои вопросы, но там, наверху, только тени. Снова и снова я вспоминаю, как все было, вспоминаю каждый наш разговор, каждый жест, но никак не могу понять, в чем была моя ошибка. И это буквально сводит меня с ума. Стоит мне остаться одной – закрывшись ли в спальне или просто уйдя в себя, отрешившись от окружающего и окружающих, – и я начинаю анализировать каждую мелочь, каждый наш разговор. Я взвешиваю каждое слово, каждое едва заметное изменение интонации и выражения глаз. Я разбираю наши беседы буквально по косточкам и… и не нахожу ничего. Где она, та раковая клетка, которая отравила наши отношения и заставила его вытравить меня из своей жизни? Ни о чем другом я не могу думать. Я не могу спать. Ночью в постели, за рулем автомобиля, перед экраном телевизора я мучаюсь только одним вопросом: почему? Даже об учебе я почти не думаю, и мои отметки поползли вниз, но мне все равно. Только бы найти ответ, и тогда, быть может, я сумею что-то исправить.
Милая, милая Ви! Мне ужасно не хватает тебя, твоей силы и твоего спокойствия, но ты далеко, и я топчусь на месте, на зная, на что решиться. И рядом нет никого, кто велел бы мне перестать мучить себя или, наоборот, – научил, как действовать дальше. Даже мама не может помочь. Она, правда, что-то подозревает, но я не могу, просто не могу ей все рассказать. Мама никогда меня не поймет, и я боюсь, очень боюсь ее реакции. Конечно, она захочет мне помочь, но ее вмешательство способно сделать ситуацию только хуже.
Стократ хуже.
Вчера я ездила к его дому и оставила ему письмо. Я подсунула его под дверь (почтовый ящик показался мне слишком обезличенным). Его не было дома, я знала это точно, но все равно прижала ухо к двери. Я слушала тишину с той стороны и вспоминала времена, когда я входила внутрь, когда чувствовала босыми ногами жесткий ворс ковра, когда в воздухе, пронизанном солнечными лучами, протиснувшимися в щели жалюзи, звучали мои слова и стоны наслаждения. Я стояла у двери, и воспоминания поднимались в моей душе. Их было так много, что они закупорили мне горло, и, чтобы не задохнуться, мне пришлось бежать. На нижних ступеньках лестницы я споткнулась и грохнулась на пол вестибюля. Жалкая дура! Мне пришлось несколько раз ткнуть себя пальцем в свежие ушибы, чтобы напомнить себе: я не дух и не призрак.
В письме я просила его встретиться со мной на Кипарисовой горе. Если он придет, я буду знать, что я ему по-прежнему небезразлична, что он думает обо мне хотя бы капельку. Я написала – если он не придет, я могу сделать какую-нибудь глупость. Когда мы встречались в последний раз, он очень злился на меня. Он почти орал! Наш последний разговор не должен быть таким. Наши отношения не должны закончиться так. Он придет. Не может не прийти. Но на всякий случай я все равно напомнила ему о сегодняшнем собрании и о том, что директорша сказала насчет школьного психолога. Для него это повод задуматься.
Вот я и написала тебе все, Ви. Мне необходимо было тебе рассказать. Считай это письмо моей исповедью. Я хочу, чтобы ты меня поняла – поняла все, все что я пережила и передумала. Извини, что вышло так скомканно и бессвязно, но… Надеюсь, ты меня простишь.
Да, еще одна вещь… Я часто вспоминаю ту ночь. Думаю, ты знаешь – какую. Тогда я была слишком глупа, чтобы все правильно понять, а потом… потом я боялась, что поняла все не так, поэтому я ничего не говорила. Но после всего, что произошло здесь, я горько сожалею, что ничего не сделала, ничего не сказала, никак не дала тебе знать… Мне жаль, что я нашла в себе достаточно мужества только теперь, когда ты уехала так далеко. Это я, я во всем виновата. Я все испортила.
В том числе и наши отношения.
Не знаю, когда ты получишь мое письмо. Наверное, не скоро. Кто знает, сколько времени идет обычная почта в наш век мгновенных сообщений. Весьма вероятно, что письмо придет уже после того, как я с ним встречусь. Он, правда, может не прийти, но если он все же появится, одному богу известно, что он скажет и что сделает. Если бы ты видела, как он разозлился, когда нашел фотографию! Он разорвал ее буквально на тысячу кусочков!
