«Там, на берегу, наверное, лучше, чем здесь. Ты можешь пойти туда, когда прием закончится».
«Ты сама можешь туда пойти».
«Нет уж, спасибо».
«Почему – нет?»
«Потому что». – Она умоляюще взглянула на меня.
«Потому что – что?»
«Потому что первый поцелуй – это очень важно, а я не хочу, чтобы в этом деле моим партнером стал какой-то глупый официант».
«Как ты безнадежно романтична!»
Должно быть, шампанское развязало мне язык. Не успели эти слова сорваться с моих губ, как я о них пожалела, но было поздно. Венди опустила взгляд и принялась ковырять бетон мыском туфли.
«Извини, я не хотела…»
Шампанское застряло у меня в горле, и во рту стало горько. Так мы сидели и молчали, не разнимая рук, а в воздухе плыл аромат жимолости, из распахнутых французских окон доносились струнный квартет Бетховена, мелодичный перезвон бокалов и приглушенные расстоянием взрывы смеха.
«Я подумала, может быть, ты могла бы стать моим первым партнером?..»
«Что-что?»
«Первый поцелуй… – напомнила она. – Я же объяснила, почему это так важно…»
«Типа как в «Жестоких играх»
[33]?»
«Да, только без психованной стервы».
Я рассмеялась, но мой смех прозвучал немного фальшиво.
«Нет, серьезно… – продолжала она. – Ты – моя лучшая подруга, так что… В общем, это не так глупо, как кажется, – получить первый поцелуй от человека, который тебя по-настоящему любит». Она сунула мне в руки бутылку, и я машинально сжала в пальцах холодное горлышко, чувствуя, как часто-часто колотится сердце. Мне ничего так не хотелось, как прижать губы к ее губам, ощутить на них терпкую сладость шампанского, но страх запечатал мне рот и сковал язык. Секунды, которые прошли перед тем, как я нашла в себе силы ответить, были самыми длинными и самыми страшными в моей жизни, потому что каждая из них могла заставить Венди произнести холодно: «Забудь. Это была дурацкая идея».
«Ладно…»
Я была уверена, что Венди слышит, как стучит мое сердце. Меня его удары почти оглушали. Когда она повернулась ко мне лицом, дыхание сперло у меня в груди. Венди взяла бутылку у меня из рук, сделала глоток и снова протянула бутылку мне. Я тоже выпила, но алкоголь нисколько не помог мне справиться с нервами – тугой комок по-прежнему стоял в горле. Звякнуло стекло – это бутылка коснулась бетонной площадки под ногами. Кто поставил ее туда? Неужели я?.. Когда?.. Венди крепко зажмурила глаза, отчего ее нос сморщился, а все веснушки пришли в движение. Похоже, она тоже здорово нервничала.
«Венди Мойра Анжела Дарлинг
[34], успокойся!»
Ее черты чуть дрогнули, расслабляясь. Она попыталась улыбнуться, но тут же икнула. Это мгновение было… прекрасным, и я, подавшись вперед, крепко прижалась губами к ее губам. «Только ты и я…»
Ее мягкие губы чуть раздались, и на меня повеяло теплым дыханием. Я вцепилась в край скамейки и замерла, стараясь навсегда запечатлеть в памяти эту минуту – запечатлеть в мельчайших подробностях. Кисло-сладкий вкус шампанского на ее языке подействовал как электрический разряд, простреливший меня вдоль позвоночника. Ванильно-жасминовый аромат ее духов окутал меня точно облако. Тускло-желтый свет садового фонаря проникал сквозь мои сомкнутые веки, окрашивая полумрак в розовые тона. Этот цвет всегда будет для меня цветом нашего первого поцелуя. Он всегда будет ее цветом, когда бы я ее ни вспомнила.
Эти воспоминания – вот все, что у меня осталось.
51
10 мая
Интересно, это очень больно – умирать? То есть я имею в виду – успеваешь ли ты почувствовать боль или все происходит быстро и легко?
Насколько легко?
Ну, как дунуть на одуванчик…
52
Элли
Слезы снова текут по моим щекам, собираясь в уголках кривящихся губ. Венди всегда удавалось пробудить во мне целый мир эмоций, но ее письмо плюс воспоминание о нашем первом поцелуе на благотворительном приеме и последняя запись в дневнике – всего этого слишком много. Чересчур много.
Я вытираю слезы рукавом. Негромкий шорох привлекает мое внимание, напоминая, что я в комнате не одна.
– Что с тобой? – Его голос звучит негромко и почти ласково, как будто это не он привязан к креслу, как будто это не я усадила его туда. Можно подумать, что мы всего лишь вспоминаем прошлое, после того как выяснилось, что у нас когда-то были общие знакомые.
– Ты видел ее? – спрашиваю я. – Ты встречался с ней в тот день, когда она умерла?
Он качает головой.
Снаружи ветер наметает огромные сугробы, взметает вверх снежинки – огромные, как перья, но совсем легкие. Кажется, что природа тоже устала и решила упростить себе задачу. Они кружатся в воздухе как пух из наших подушек, которые разорвались, когда я впервые осталась ночевать у нее в доме. Наша дружеская схватка с применением нетрадиционного (или, напротив, традиционного, это как посмотреть) оружия, а также довольно-таки неопрятные последствия этой шуточной дуэли привели к тому, что ее мать решила: я дурно на нее влияю.
И вот я заперта в доме, но врата моей памяти открыты. Меня осаждают образы и картины, сладостные моменты прошлого, но стоит открыть глаза, и я оказываюсь лицом к лицу с человеком, который все это у меня отнял – с человеком, по вине которого у меня больше никогда не будет новых воспоминаний. Он вырвал ее из моей жизни и тем самым, даже не зная меня, поломал мою жизнь, разбил ее на такие мелкие кусочки, что их уже никогда не склеить и даже не собрать. Я ненавижу его за то, что у него-то есть воспоминания о ней – воспоминания, которые никогда не будут моими. А еще я ненавижу его потому, что он погубил жизнь Венди, лишил ее возможности делать выбор, ошибаться, терять и обретать себя, принимать решения, взрослеть, учиться со мной в Беркли, бунтовать, красить волосы в розовый цвет, становиться вегетарианкой, рыдать у меня на плече после пьяного «тройничка», на который она решилась не из порочности, а потому что ей хотелось новизны. Всего этого у нее никогда не будет. И ее самой тоже не будет. Он убил ее не один раз, а много‑много раз, уничтожил ее тысячью разных способов.
Нож по-прежнему лежит на диване. Он буквально гипнотизирует меня. Я подхожу, беру его в руки и в задумчивости провожу по лезвию кончиком пальца. Это будет просто, думаю я, крепко сжимая рукоятку. Несколько раз ударить в сердце или провести лезвием по горлу чуть выше адамова яблока – и все. Конец. Но отражение в темном оконном стекле принадлежит не мне – Венди. Она смотрит на меня, и ее взгляд напоминает мне, что Стивен не заслуживает легкой смерти. Ради нее я должна сломить его чудовищную гордыню и заставить его выбрать – покончить с собой или остаться в живых, но потерять все и до последнего дня терпеть презрение и ненависть нормальных людей.
