Он пошевелился. Левая половина лица горела словно в огне. Застонав, Стивен перекатился на спину. Черное небо над ним было испещрено светящимися точками, но он никак не мог понять, звезды это или крошечные искорки, мерцающие у него в глазах.
Так он лежал, пока не почувствовал, как стынут от холода легкие и намокают в снегу волосы на затылке. Все тело онемело, и только левое плечо в районе ключицы пульсировало тупой болью. «Нельзя здесь оставаться, – подумал Стивен. – Нельзя. Я замерзну. Нужно двигаться. Нужно идти в дом».
Он с трудом поднялся, выбрался из рыхлого снега, в котором лежал словно упакованная в вату хрупкая безделушка. От его движения включился фонарь. Яркий свет на мгновение ослепил его, но Стивен несколько раз моргнул и увидел, что дом находится совсем близко – гораздо ближе, чем ему казалось.
Близко или не близко, но путь до крыльца потребовал много времени и усилий. Наконец Стивен вскарабкался на крыльцо, но входить не спешил. Все окна были ярко освещены, но внутри царила тишина, словно массивное строение из дерева и стекла затаило дыхание. Сейчас оно ничем не напоминало уютное гнездышко, прекрасно подходящее для романтического уик-энда. Дом был негостеприимен и холоден, словно какой-то современный мавзолей, выстроенный среди глухого заснеженного леса неизвестно кем, неизвестно для кого.
Порыв ветра со свистом пронесся меж деревьев, застучал скрюченными ветвями. Дом по-прежнему молчал. Можно было подумать, что он на стороне Элли, что он прячет ее от того справедливого возмездия, которое она заслужила.
Для очистки совести Стивен все же попытался заглянуть в дверной глазок, но, разумеется, ничего не увидел. Впрочем, он и так знал, какая картина ожидает его в прихожей. Приготовленная для его шеи петля, зловещий символ уготованной ему судьбы. Нет, ему определенно не хотелось заходить в дом через парадную дверь, и он побрел в обход, к двери кухни. Там было открыто, и он вошел, оставляя на полу мокрые следы.
Как и в других комнатах, в кухне горел свет, и Стивен сразу заметил капли крови на рабочем столе, на раковине, на полу. Казалось, сам дом ранен – так, во всяком случае, подумалось ему, когда он потянул носом, принюхиваясь к исходящему от пятен неприятному металлическому запаху.
Понемногу Стивен вспоминал, что произошло перед тем, как он потерял сознание, но воспоминания возвращались к нему фрагментами, яркими цветными вспышками, между которыми зияли провалы. Вот сверкнула черным глянцем занесенная над его головой монтировка, взлетели, словно крылья злой птицы, рукава яркого свитера Элли, замелькали его руки, отражавшие ее удары, вспыхнула в голове оранжевая боль, когда загнутый конец монтировки врезался в тело. Да-а-а… Стивен попытался поднять левую руку. Он действовал крайне осторожно, но руку прострелила такая сильная боль, что он скрипнул зубами и поморщился. Ему, однако, нужно было точно знать, насколько сильно он искалечен, поэтому минуты через три, когда боль немного улеглась, Стивен повторил попытку. На этот раз болело не так сильно, и он слегка покрутил плечом, подвигал им из стороны в сторону, чтобы убедиться, что кости не сломаны и что головка плечевого сустава не выскочила из своей сумки. Все оказалось в порядке, и он несколько приободрился. Он цел и почти невредим.
Зато Элли точно ранена, вспомнил он и улыбнулся. Нет, не Элли – Верити. В какой-то момент он все же сумел полоснуть ее ножом.
«Кстати, где оно – мое оружие?» – спохватился Стивен, но ножа при нем не было. Наверное, он обронил его снаружи.
Ну и черт с ним.
Взгляд Стивена упал на початую бутылку джина возле раковины. Пара глотков была бы ему сейчас очень кстати, но бутылка была испачкана в крови, и он побрезговал к ней прикасаться. Захватив кухонное полотенце, Стивен отправился в гостиную, где еще должен был оставаться бурбон.
Бутылки по-прежнему стояли на сервировочном столике, и он сделал несколько глотков прямо из горлышка. Крепкий, чуть отдающий карамелью напиток успокоил и согрел его практически мгновенно. Стивен облизнул губы, потом бросил в камин пару поленьев, сунул под них несколько скомканных газет и поджег. Он рассчитывал, что жаркое пламя поможет ему окончательно согреться и просушить намокшую в снегу одежду, но слабый огонек прополз по газете и погас, выпустив небольшое облачко голубоватого дыма. Возиться с растопкой Стивену не хотелось, и он плеснул в камин хорошую порцию виски. Спиртное вспыхнуло с негромким хлопком, языки пламени устремились в трубу, а от камина потянуло запахом горящего кедра, который очень быстро заглушил застоявшуюся табачную вонь от сигарет Элли.
«Надеюсь, ей очень больно», – подумал Стивен, усаживаясь на диван. Посудным полотенцем он насухо вытер волосы и бросил его в угол. Он был уверен, что Элли прячется где-то наверху. Словно раненое животное, она забилась в самый темный угол в надежде, что он ее не найдет. Элли получила хороший урок, да и ситуация изменилась в его пользу. Без наркотиков, благодаря которым она сумела обездвижить его и привязать к креслу, ей с ним не сладить. В борьбе со львом у газели нет шансов. Возможно, она даже передумала и уже не хочет доводить свою месть до конца, но полагаться на это не следует. Он должен быть уверен, что его репутация и карьера не пострадают.
Стивен знал, что Элли его боится. Чувствовал в воздухе запах ее страха. Этот страх был написан кровью на столе в кухне и заставлял ее прятаться от него наверху. Быть может, Элли и сейчас лелеет мстительные планы, но Стивен был уверен, что с наступлением утра она поймет всю безнадежность своего положения.
Да, с рассветом все изменится. Как только взойдет солнце, он снова выйдет из дома и пройдет по подъездной дороге до конца, чего бы это ни стоило. Он доберется до шоссе и остановит машину, а может, там уже будет принимать телефон. Только бы вернуться назад, к цивилизации! Тогда он расскажет всем о своей подружке, которая спятила на почве ревности. Он упомянет, что Элли и раньше вела себя не совсем адекватно, подозревая его в многочисленных изменах, но он не обращал на это особого внимания, пока она не заманила его в какой-то дом в глуши и не привязала к креслу, предварительно подмешав ему в пищу сильнодействующие наркотики. Одно это должно показать всем, что Элли спятила на почве своей навязчивой идеи. В тюрьму ее, конечно, не посадят, хотя он и мог бы обвинить ее в похищении, но в том, что впредь ни одно ее заявление не будет приниматься всерьез, Стивен не сомневался.
Чтобы бежать из этого жуткого места, бежать от его спятившей обитательницы, ему нужно только одно – дневной свет. Похоже, утро будет ясным, быть может, он даже увидит солнце. И тогда…
Стивен отсалютовал сам себе бутылкой с бурбоном и сделал из горла еще один глоток. Алкоголь не только притуплял боль, но и поднимал настроение: с каждой минутой Стивен смотрел в будущее все оптимистичнее. «Кошмар не может продолжаться вечно, – думал он. – Пусть только взойдет солнце, и тьма рассеется». Стивен был в этом уверен и даже вспомнил, как он, когда был совсем маленьким, кричал и плакал, потому что, когда его укладывали спать, ему часто казалось, будто в окно, скрежеща по стеклу острыми когтями, лезет какое-то чудовище, которое хочет похитить его из комнаты. Обычно на его крики прибегала мать. Она садилась к нему на кровать, плотнее прижимая своим весом одеяло, в которое он закутывался до самых глаз, зажигала на столике ночник и говорила, что многие вещи оказываются совсем нестрашными, когда глядишь на них при свете дня. И действительно, довольно скоро Стивен убедился в том, что по стеклу окна стучали и скребли вовсе не когти чудовища, а ветки дуба, которые раскачивал сильный ветер. «Вот видишь, – сказала ему мать, гладя его по волосам и изгоняя последние остатки страха, – теперь ты своими глазами видел, что никакого чудовища нет, и не будешь его бояться, даже если я погашу лампу». В те времена руки у нее были сухими и теплыми, и от них всегда пахло лавандой, а когда она улыбалась, ее глаза улыбались тоже. Увы, так было лишь до тех пор, пока отцовское безразличие и бесконечные измены не отучили ее улыбаться. Как видно, при свете исчезают не все чудовища.
