Несколькими минутами ранее здесь материализовались большие клетки с запертыми в них животными, которых с трудом удавалось распознать: то ли это исполинские насекомые с четырьмя крыльями, четырьмя ногами и клювами, то ли гигантские бесперые птицы. В размахе их крыльев, в повадке, в свирепости, легко читающейся в их круглых глазах, было что-то чудовищное, пугающее, и если бы их не транспортировали в клетках, праздношатающиеся, вероятно, не задержались бы надолго в этом районе. Успокоенные толщиной и явной прочностью решеток зеваки плотно столпились за тройным кордоном полицейских и наемников-притивов, перекрывшим им доступ к пристани.
Внутри охраняемого периметра небольшими группками по трое — четверо переговаривались меж собой люди, одетые в толстые кожаные комбинезоны и вооруженные бичами, которые они держали смотанными на поясах. Их сальные спутанные волосы, растрепанные бороды, чернота под ногтями и выпачканные в грязи башмаки выдавали не только неоспоримо дикий образ жизни, но и упорное противление элементарным принципам чистоплотности. Такие еретические обычаи должны были довести их до усугубленного стирания, или даже до мук медленного огненного креста.
Нарочитая дерзость этих безбожников с далекой планеты делала понятным, отчего помрачнело обильно припудренное белым лицо кардинала д’Эсгува, губернатора планеты Эфрен. Прелат расхаживал взад и вперед по краю набережной, и неистовый ветер, раздувающий его стихарь, делал губернатора похожим на красно-пурпурную летучую мышь. Два его мыслехранителя, несколько одетых в шафран миссионеров и его личный секретарь, викарий Грок Ауман, почтительно стояли в сторонке.
Кардинал д’Эсгув отправил тем, кто ведал ротацией духовенства, двадцать запросов на перевод, которые остались без ответа, как будто церковная администрация окончательно бросила его в этой глухомани. Неожиданный результат избрания муффия его дел отнюдь не уладил: он не смог напомнить о себе кардиналам, которые обещали ему новое назначение (и престижное, кардинал д’Эсгув, престижное…), если им посчастливится взойти на верховный престол Церкви (но ведь вы с вашим голосом, конечно, нас поддержите?…). Несколько дней, проведенных в конклаве на Сиракузе, укрепили его в желании вернуться в Венисию, где завязывались интриги, где он мог внести свой вклад в отстранение Маркитоля. Но чем больше проходило времени, тем больше отдалялась от д’Эсгува эта надежда, и ныне его угнетали приступы неуправляемого гнева, доводившие кардинала до грани безумия и оставлявшие его задыхающимся и разбитым.
Он категорически возражал против появления на планете, за которую отвечал, гигантских серпентеров. Эти крылатые монстры
[10], прибывшие из скопления Неороп, а точнее — с планеты Ноухенланд, пугали его до глубины души с тех самых пор, как он пригляделся к образчику их породы в зоологическом саду Венисии. Что до их укротителей, неряшливых и пьяных животных, которые звались серпентье, то они возбуждали в нем бешенство в равной мере с брезгливостью. Как только они выполнят порученную им миссию, он у них отобьет охоту к провокациям.
Накануне на его стол легло кодопослание. Высший совет этики Крейца, возглавляемый самим сенешалем Гаркотом, упрашивал его не препятствовать осуществлению всеприсущего Крейцу правосудия и благодарил за готовность согласовываться с рекомендациями великого инквизитора Ксафокса. Поэтому ему пришлось смириться со зрелищем того, как высаживаются серпентье и их чудища, обученные охоте на анаконд из тропических лесов Ноухенланда (ценимых за переливающиеся оттенки их кожи). Не то чтобы экологический баланс Эфрена был особенно близок сердцу д’Эсгува, он даже иногда подумывал, что только стихийное бедствие может положить конец его ссылке; но он не мог снести, что его власть сводится на нет жалкими карикатурами на людей.
Кардинал остановился и взглянул на двух дрессировщиков, которые в нескольких метрах от него совещались с Ксафоксом, упрятавшимся в бесчисленные складки своего просторного черного бурнуса. Между их желтыми зубами виднелись коричневые пятна — сушеные веточки растений, которые серпентье постоянно жевали. Д’Эсгув предположил, что эта отвратительная привычка и безумные искорки, горящие в их глазах навыкате, как-то связаны. От дрессировщиков несло вонью, как от заброшенного зверинца.
Время от времени ветер доносил отрывочные звуки — обрывки пения тутталок. Чистильщицы оргáна без устали отдавались своему делу, равнодушно относясь к превратностям жизни тех, кого они с легким налетом снисходительности звали «ползунами». Разнообразные попытки заменить сестер Тутта автоматами оканчивались неудачами. Машины были не только медленнее женщин, но и быстро забивались небесными лишайниками. Кардиналу, который по прибытию на Эфрен планировал распустить корпорацию тутталок, пришлось осознать важность их функции: без этих отшельниц, посвятивших тело и душу своей работе, небесные лишайники быстро заволокли бы трубы и перекрыли проход и лучам звезд Ксати Му и Тау Ксир, и верховым ветрам. Он только приказал им не лазать по коралловым оргáнам полностью обнаженными, потому что нагота противоречила основным заповедям Крейца. Он знал, что они сбрасывают свои платья или плотные комбинезоны, как только их никто больше не видит (это подтвердил ему великий инквизитор Ксафокс), но отступился от борьбы с этим распутным обычаем. Давящее зрелище кораллового щита, это низкое грозное небо, поддерживаемое выкрашивающимися столбами, угнетало его, и он все чаще и чаще страдал от накатывающей паники, походящей на приступы клаустрофобии. Опасение недостатка в кислороде заставило д’Эсгува проявить греховную снисходительность к тутталкам. В конце концов, чего стоило чувство целомудрия, когда висишь на одних лишь руках больше чем в километре от земли? когда натыкаешься на громадную коралловую змею, которая может проглотить тебя в один присест? Так что пусть они работают в том виде, в каком им нравится, лишь бы давали нам воздух и свет!
Взяв себя в руки, кардинал подошел к Ксафоксу и его двоим визави. Он воспользовался старым принципом, усвоенным в стенах ВШСП Венисии: если какие-то события прошли мимо доброго слуги Крейца, он делает вид, что сам их организует. Его мыслехранители, миссионеры и личный секретарь последовали его примеру. Яростные порывы ветра с высот прогнали зловоние, исходившее от двух серпентье.
— Мы начнем операцию через три местных часа, Ваше Преосвященство, — сказал Ксафокс, обращаясь к кардиналу.
Прелат еще не смог определиться, что его больше всего раздражало в великом инквизиторе: эта настораживающая способность предугадывать появление и намерения его собеседников, или хрипота в голосе.
— Если вы не возражаете, Ваше Преосвященство, — добавил скаит с нахальной ноткой.
— Заканчивайте с этим поскорее, господин инквизитор! — надменно уронил кардинал.
— В этом положитесь на наших зверушек! — воскликнул дрессировщик. — Способны прикончить до десятка змей в час! И причем анаконд из Ноухенланда, чешуйчатых тварей длиной метров по тридцать, по сорок! Рядом с ними ваши коралловые змеи — дождевые червяки!
