Шестеро из его противников уже лежали на плитках посреди рассыпавшихся собственных дисков. На несколько секунд ему пришлось остановить крик, чтобы перевести дыхание, и он сосредоточился исключительно на шипящих вокруг него снарядах. Впервые в своей жизни он сражался с таким количеством врагов одновременно, и сильная усталость, обостренная недавним переносом, начинала сковывать его конечности. У Паньли обнаружил, что его рефлексы притупляются, и что, хотя наемников осталось всего четверо, ему все труднее становится предсказывать их замыслы. Его одежда промокла от обильного пота и отяжелела. Он восстановил самообладание, что было сил отогнал охватывающую его депрессию, постарался взять под контроль свое дыхание и сосредоточиться на Кхи. Краешек вращающегося диска пролетел в нескольких миллиметрах от его щеки, другой диск коснулся его макушки. Когда У Паньли решил, что накопил достаточно энергии, то отворил рот и испустил низкую, убийственную вибрацию из самых глубин своего чрева. Крик смерти не был каким-то воплем, как намекало его название, но фундаментальной частотой, концентрированной волной, сравнимой с лучом высокой плотности. Он вызывал необратимые повреждения в головном мозгу, но мог также, если ударял противника в нервное сплетение, остановить его дыхание или навечно прекратить работу сердечно-сосудистой системы.
Крик У Паньли, хотя и потерял отчасти в эффективности, сразил двоих из наемников и оглушил двух других. Остолбеневшие, с пустыми глазами они упали на колени и тщетно пытались вздохнуть. Он же, не теряя времени на их добивание, сомкнул рот и бросился к широкой входной двери; но, когда У Паньли миновал две трети просторной комнаты, перед ним из тени вырос черный с головы до ног силуэт овата. Офицер притивов оставался в стороне, ожидая, пока его люди разберутся с рыцарем-абсуратом, но оборот дела вынудил его выйти из своего укрытия, чтобы сразиться с грозным гостем самому. Исход схватки не вызывал у него сомнений, и он не счел нужным вызывать подкрепления через личный коммуникатор. Теперь набирать секретные коды не было времени, и он с опозданием осознал, что недостаток проницательности (или офицерское высокомерие — что сводилось к тому же) завел его в опасную ситуацию.
Он был вооружен не метателем дисков, как его люди, а короткоствольным волнобоем и крохотными вздыбливающимися иглами с мгновенно действующим ядом, разбросанными по подкладке его черного комбинезона. Оват выбрал этот второй вариант — с одной стороны потому, что рыцарю не составит труда уклониться от лучей обычного оружия, с другой стороны потому, что об этих жалах в форме информировали одних притивов-офицеров. Чтобы победить, ему было достаточно использовать момент, когда рыцарь прервет свой крик смерти и бросится в рукопашный бой. Притив нажал кнопку под воротником комбинезона и почувствовал легкие щелчки, с которыми иглы выходили из чехлов.
У Паньли на мгновение заколебался. Он исчерпал свой текущий резерв Кхи, и не стал пытаться пополнять его, а подумал: не лучше ли сразиться в традиционной схватке — голыми руками и ногами — с последним противником, который преграждал ему путь, и с виду не был вооружен. Поэтому он занял оборонительную позицию: ноги согнуты, плечи развернуты в пол-оборота, правая рука в защите перед лицом, а левая — на уровне солнечного сплетения.
Оват двигался не спеша, разведя руки, с кошачьей гибкостью, обличающей незаурядные способности в рукопашном бою. У Паньли тыльной стороной ладони смазал выступившие на лбу капли пота. В его внутреннем безмолвии внезапно прозвучал ясный голос — такой четкий, словно в рыцаря вселился некий дух:
— Не дай ему тебя коснуться.
Ему украдкой показалось лицо Катьяж, и У Паньли понял, что она, даже пожертвовав частью своего необычайного дара ясновидения ради связи с ним, продолжала приглядывать за любимым из своей деревни на плато Абразз. Она его заверяла, что будет рядом, когда придет в ней нужда, и ни пространство, ни время не помешали ей сдержать свое обещание.
Оказавшись в трех метрах от У Паньли, оват ринулся в молниеносную атаку.
— Не дай ему тебя коснуться.
У Паньли заметил, что офицер-притив не столько норовил нанести решающий удар, сколько лишь стремился войти в контакт. Он сделал вид, что уходит влево, но когда его противник клюнул на финт, нырнул направо. Хотя оват, увлеченный собственной инерцией, не смог уйти с курса, он сделал рукой размашистое круговое движение.
У Паньли отпрыгнул назад и углядел, как мелькнули отблески света вдоль черного мягкого рукава, просвистевшего в нескольких сантиметрах от его щеки. Оват извернулся как кошкокрыса и снова бросился в его сторону, за щелями его маски блеснули глаза У Паньли отбежал к стене, схватился за древко копья, сдернул его с крюков и направил на своего противника. Ржавое железо скользнуло по подбородочному ремешку жесткой маски и порезало офицеру шею. У Паньли отдернул копье, чтобы ударить еще раз, но на обратном ходу наконечник зацепил маску и сорвал ее, словно крышку с коробки. С открывшегося лица овата хлынул фонтан крови, притив душераздирающе взвыл и сделал пару неверных шагов. Застывший от ужаса У Паньли понял, что маска — это не просто съемное забрало, а вторая кожа: толстая, жесткая, привитая к лицу на трансплантатах, вживленных в виски, скулы, щеки, подбородок. Эти коротенькие отростки плоти порвались и из них лилась кровь. Под родной кожей, истончившейся до полупрозрачности, виднелись мышцы лица и сетка вен. Чудовищный трансплантат лучше любых долгих слов показывал, как устроена внутри секта Притивов. Он символизировал вечную привязь, слепое повиновение, фанатизм, он был свидетельством жизни, посвященной искусству убийства во всех его формах, он объяснял причины, по которым организация Притивов, основанная раскольниками из числа рыцарей-абсуратов, так разрослась, так преуспела в межпланетном масштабе.
Оставшись без своей маски, а с ней лишившись задиристой безликости, оват превратился просто в страдающего человека. У Паньли различал под залившей лицо кровью его светлые глаза, анемичные губы, сузившиеся до двух розоватых линий, глубокую округлую отметину, оставленную на лбу верхней секцией трансплантата. Было заметно, как притив пытался восстановить самоконтроль и продолжать битву с рыцарем — своим исконным врагом, но потеря маски явно нанесла ему травму, отняла у него большую часть силы, как у тех героев доисторических времен, чья мощь заключалась в волосах или в языке.
Наемник бросился на У Паньли, но его атака походила скорее на отчаянный порыв умирающего, чем на реальную попытку переломить ход битвы. Рыцарю достаточно было отступить на шаг, твердо упереться ногами и выставить копье — оват сразу же на него наткнулся шеей. Железо пронзило горло офицера, взвизгнуло на шейных позвонках и вышло из-под затылка. Оват рухнул всем телом на плитки пола.
Измученный, весь в поту, У Паньли припал на одно колено и обежал взглядом трупы. Двое наемников, пораженных криком смерти, умирали, не издавая ни стона. В комнате повисла тишина смерти, присущая полям сражений после боя. Тяжелый дух крови перебивал запахи пота и плесени.
У Паньли опасался, что в больших деревянных дверях появятся другие наемники, встревоженные шумом, а он, пока что неспособный отыскать путь к озеру Кхи, не сможет оказать им приличествующего рыцарю сопротивления.
