— Вы голодны?
— Умираю от голода. Вкусно?
— Да, — он ухмыльнулся и, дразня меня, отправил в рот большой кусок.
К счастью, Эмили пришла с моим ужином прежде, чем я успела выхватить у него стейк.
— Боже, спасибо вам! — я практически вырвала тарелку у нее из рук.
Она рассмеялась:
— На здоровье! Принести вам чего-нибудь еще?
— Шампанского, пожалуйста, — я постучала вилкой по боку моего пустого бокала.
— Может, желаете целую бутылку?
Что ж, если мне предстоит провести этот вечер в компании противного шотландца, то, наверно, желаю.
— Да, будьте так добры, — я улыбнулась ей и немедленно приступила к еде.
Я отрезала кусок сочного филе, набрала на вилку нежнейшее пюре, подхватила ею отрезанный кусок мяса, обмакнула все это в соус и отправила в рот.
От удовольствия я закрыла глаза и застонала, наслаждаясь божественный вкусом… Когда я проглотила и открыла глаза, чтобы отрезать следующий кусок, то вместо тарелки натолкнулась на взгляд Калеба.
Он как зачарованный смотрел на меня с полной вилкой, застывшей на полпути ко рту. Его лицо было напряжено, а черты искажены желанием, превратившим лед в его глазах в голубое пламя. У меня перехватило дыхание.
— Что? — прошептала я.
Он прищурился:
— Вы всегда едите так, как будто испытываете оргазм, или это шоу только для меня?
У меня загорелись щеки:
— Простите?
— В самолете кофе. Теперь стейк…
На моих щеках можно было жарить яичницу. Неужели я вела себя непристойно?
— Я… Я просто люблю кофе. И стейк.
То, что случилось дальше, поразило меня больше, чем его предположение, что я испытываю одинаковые эмоции от еды и от секса.
Калеб Скотт улыбнулся.
И это была не злобная ухмылка и не высокомерная усмешка. А теплая, веселая улыбка, которая вызвала в моей груди легкий трепет.
— Ты, конечно, уникальна, детка.
Я хотела найти в нем что-то хорошее, чтобы как-то оправдать свое физическое влечение, но это внезапное стеснение в груди и чувство, что не могу дышать (впервые такие симптомы проявились, когда я поняла, что влюбилась в Ника), обескуражили меня.
Точнее, напугали.
Подумать только, один нормальный поступок — и я уже готова забыть все те гадости, которые он наговорил и сделал мне сегодня. Я нахмурилась и наклонилась к тарелке:
— Не называйте меня деткой.
Он не ответил, и мы продолжили ужинать в тишине. Когда мы закончили, появилась Эмили, чтобы забрать у нас тарелки и предложить карту десертов.
— Спасибо, — сказала я ей, передавая пустую тарелку.
Я надеялась, что Калеб подхватит эстафету вежливости, но нет, он был верен себе — Эмили ушла, не дождавшись от него слов благодарности.
— Почему? — я сделала большой глоток шампанского.
— Что почему? — он смотрел непонимающе.
— Почему вы никогда не говорите «спасибо» и «пожалуйста»?
— Еще много лет назад я заметил, что подчиненные быстрее слушаются, когда я не употребляю слов типа «спасибо» и «пожалуйста», а просто ожидаю, что они сделают свою работу. Это психология.
— Во-первых, это в любом случае нехорошо. Во-вторых, ладно, это все-таки ваши подчиненные и вам виднее там, в офисе. Но сейчас вы не в офисе. Люди проявляют к вам доброту, а вы их даже не благодарите.
— Они не проявляют ко мне доброту, они делают свою работу.
— Если так, то вы будете правы, если вам попадется невнимательная официантка или нерадивый бортпроводник. Не за что благодарить людей, которые плохо делают свою работу. Но сегодня все, кто нам попадался, делали свою работу хорошо. И выразить им свою признательность — просто вопрос воспитания.
— Почему вас так на этом заклинило?
— Элементарная вежливость. Я из личного опыта знаю, когда несколько недель, а то и месяцев работаешь над каким-то проектом, какое это восхитительное чувство, если клиенты тебя потом благодарят. И как ужасно себя чувствуешь, если они не говорят ни слова. Причем ты прекрасно знаешь, что дом им очень понравился, потому что они позвали глянцевый журнал поснимать свой новый интерьер и выставили кучу фоток на страницах в соцсетях, чтобы похвастаться. Но ты так и не услышала от них ни «спасибо», ни хотя бы «молодец». Ты как привидение: они знают, что когда-то ты тут была, оставила свои следы, но они забыли о твоем существовании раньше, чем ты закрыла за собой дверь. Это некрасиво. И пусть работа бортпроводников не такая значимая, как украшение чьего-то дома или руководство финансовыми потоками крупной автомобильной компании, но они заботятся о людях. Кто-то боится летать, кто-то еле живой от усталости, у кого-то недавно случилось большое горе — и они изо всех сил стараются сделать так, чтобы хотя бы этот полет был для людей комфортным. Чтобы они не страдали от плохого обслуживания. Вот и Эмили. Принесла нам еду, улыбалась… А ведь мы даже не знаем, что у нее на душе, какой у нее был день. Не обижали ли ее те хамоватые парни за столиком… Возможно, для вас «спасибо» и «пожалуйста» ничего не значат. Но я абсолютно уверена в том, что каждое мое «спасибо» — в том числе выражающееся в двадцатипроцентных чаевых — дает Эмили силы работать дальше, и в том числе обслуживать неприятных клиентов, которым плевать на то, что она уже сутки на ногах, бегая на своих десятисантиметровых каблуках, потому что так требует босс.
Я перевела дух после этой длинной тирады и откинулась в кресле, ожидая его саркастического комментария. Но он молчал. Просто пристально смотрел на меня с непонятным выражением на лице.
— Что?
Вместо ответа он уткнулся в меню:
— Вы десерт будете заказывать?
Интересно, если я плесну на него шампанским, это будет сильно нехорошо с моей стороны?
Да ладно, я все понимаю. Но очень уж хочется.
Вздохнув, я тоже заглянула в меню:
— Буду.
Мы ждали Эмили, сидя в тишине. Наконец она подошла:
— Готовы заказать десерт?
— Можно мне шоколадное пирожное?
— Со взбитыми сливками или мороженым?
— С мороженым, пожалуйста.
— Прекрасно, — она повернулась к Калебу, но он отрицательно покачал головой и отдал ей меню:
— Ничего.
Эмили ушла, а я, нахмурившись, посмотрела на своего собеседника. Если так и дальше пойдет, у меня между бровями преждевременно появится морщинка.
— Я думала, что вы тоже будете заказывать десерт. Если бы я знала, что вы не будете, я бы тоже не стала.
— Почему нет? Кстати, прямо приятно, что вы едите стейк и пирожное.
