Калеб протянул ко мне руку и, скользнув под волосы, обхватил своей большой теплой ладонью мою шею. Мы смотрели друг другу глаза в глаза.
— Не бери в голову. Люди сложные существа, и иногда их трудно вот так сразу раскусить. Ты не первая, кто ошибся. И честно говоря, Эва, когда вы с Ником начали встречаться, он был еще мальчиком. В юности большинство людей еще чистые и хорошие. Это потом, по разным причинам, они превращаются в эгоистичных и подлых тварей. Поэтому не суди себя слишком строго.
Я молча кивнула в ответ и, чтобы заново не разрыдаться, спросила его с иронической усмешкой:
— Ну что, все еще не жалеешь, что попросил рассказать?
— Не жалею, — ответил он твердо. — Потому что теперь, зная факты, могу тебе сказать, что думаю, что вам с Ником надо поговорить.
От шока я буквально подпрыгнула на кровати:
— Как ты можешь мне это предлагать?! Видишь это? — я потянулась к прикроватной тумбочке и достала из ящика, где хранила свои украшения, бриллиантовый теннисный браслет. — Он подарил мне его! На восемнадцатилетие. Я ношу его ради клиентов, потому что не могу потратить кучу денег, чтобы купить другой дурацкий теннисный браслет. Но я его терпеть не могу, потому что он напоминает мне о нем.
Калеб мрачно посмотрел на браслет, но когда перевел глаза на меня, они потеплели:
— Эва, ты должна рассказать ему все то, что рассказала мне. Даже если он приехал извиниться, он должен знать, что тебе плевать на то, что он думает. Что ты знаешь, кто виноват, и что он может не прощать тебя сколько влезет, потому что для тебя он — не более чем воспоминание, причем настолько незначительное, что смешно и говорить о прощении.
У меня дух захватило от уверенности, с которой Калеб это сказал. А ведь он был прав! Ник должен узнать, что больше не имеет власти надо мной. Я медленно кивнула:
— Ты прав. Ты абсолютно прав.
Я схватила его руку и поцеловала в знак благодарности. Он был так добр, щедр, так внимательно слушал меня и не осуждал. Но я вдруг вспомнила о его семье и подумала, насколько сумасшедшей, наверно, он считал мою. Слова вырвались у меня прежде, чем я успела прикусить язык:
— Ты, наверно, считаешь мою семью ненормальной? У тебя-то семья идеальная.
Глаза Калеба подернулись грустью:
— Не бывает идеальных семей, Эва.
Я застыла, понимая, что грусть в глаза Калеба адресована не мне, а… о господи!
— Калеб?
Он покачал головой:
— Неважно. Что там насчет завтрака?
Но я не отпускала его руку.
— Что случилось у тебя в семье? — он все еще не решался, и я поднажала: — После того, что я рассказала тебе, ты должен был понять, что можешь рассказать мне все. Друзья ничего не скрывают друг от друга.
— Это печальная история, — Калеб избегал смотреть мне в глаза, и мое сердце забилось чаще.
— Что случилось с тобой, Калеб?
— Не со мной, — он покачал головой. — То есть и со мной. Со всеми нами, — наконец он поднял на меня глаза, полные такого горя, что я невольно сжала его руку крепче. — Куинн, мой брат, которого я упоминал…
— Что?
— Погиб, Эва. Когда ему было восемнадцать. Он заканчивал школу. Врезался на машине.
Я хотела крепко его обнять, но интуитивно почувствовала, что такое физическое проявление сочувствия будет сейчас неуместным.
— Мне так жаль, Калеб.
— Да… — он осторожно высвободил свою руку из моей и провел по своим коротким волосам, взъерошив их.
Я не знала, что еще тут можно сказать. Очевидно, что мыслями Калеб сейчас был далеко отсюда. У него часто был такой вид и какая-то горечь во взгляде, голосе, поведении. Только теперь я поняла ее истоки — это была скорбь по брату…
Однако надо было его отвлечь, и я радикально сменила тему:
— Что ж, спасибо за совет относительно Ника. Блинчики? — предложила я бодрым голосом, откинула одеяло, выпрыгнула из постели и пошла к шкафу, чтобы взять чистое белье, чувствуя его пристальный взгляд на своем обнаженном теле.
— Если бы за хороший совет полагался приз, я бы имел право его выбрать? — спросил он с явным облегчением в голосе.
Я обернулась через плечо, надевая трусики:
— Конечно.
Его глаза заблестели:
— Тогда снимай эту тряпку, Эва, и давай обратно в постель.
Я затрепетала под его взглядом, обещающим неземное блаженство. Соблазнительными движениями спуская кружевные трусики с бедер, я сказала:
— Ты знаешь, твой совет был таким хорошим, что я думаю, он заслуживает двойного приза — и оргазма, и блинчиков.
Я изящно отбросила трусики ногой в сторону и по-кошачьи, на четвереньках, забралась на кровать, подкрадываясь к нему.
Калеб улыбнулся:
— Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, как хорошо с тобой дружить, мисс Бриворт?
Я самоуверенно изогнула бровь:
— Не просто хорошо — фантастически! Ты сейчас в этом убедишься, мистер Скотт.
Его ответный смех был прерван моим поцелуем, и наше грустное прошлое было на время забыто.
Глава семнадцатая
Я немного удивлен тем, что ты согласилась со мной встретиться. Но рад, — сказал Ник, как только Пол привел его в мою комнату.
Я кивнула Полу в знак благодарности, и он тут же исчез. Встав с кресла, я показала Нику на стул перед моим столом.
Он сел и с любопытством огляделся. В субботу вечером я не заметила, что Ник похудел. Теперь скулы резко выделялись на его когда-то мальчишеском лице. Когда мы учились в школе, все девочки хотели встречаться с Ником, потому что он был необыкновенно хорош: черные волосы, выразительные карие глаза, оливковая кожа. Высокий — почти как Калеб, — Ник был гибким и жилистым. Когда он шел навстречу мне по школьному коридору своей ленивой самоуверенной походкой, я мысленно таяла и по-детски легкомысленно радовалась тому, что Ник выбрал меня, что он меня любит.
Но он не любил меня. Он просто меня хотел — в грубом, примитивном смысле.
Только гораздо позже, оглядываясь назад, я вспомнила, что все его комплименты касались исключительно моего лица и фигуры. Он никогда не говорил, что я умная, забавная или добрая. Зато часто шептал на ухо, какая я красивая и сексапильная, как ему нравятся мои глаза, улыбка, ноги и задница.
Так что все было прозрачно, и только я ничего не замечала, мечтая о настоящих отношениях, полных любви и нежности.
Кстати, вот еще одно доказательство того, что между мной и Калебом только секс: Калеб тоже хвалит только мое тело и мою способность заводить его тело. Но он, по крайней мере, честен в этом, что делает его в сотню раз лучше моего бывшего жениха, сидящего сейчас передо мной.
