Его шатало, пришлось держаться за перила лестницы. Когда он наконец навалился на стальную дверь наверху лестницы, ему навстречу рванул свежий ветер и дневной свет. За окном на кухне он увидел, как на заднем дворе дети лепили снежки из мокрого снега. Снег? Сколько он вообще тут пролежал? Какая-то женщина закричала на детей, он почувствовал вибрацию от трамвая, прогромыхавшего мимо по Драмменвейен. Обычные будни.
Здесь стоял такой же резкий запах чистящих средств. На журнальном столике в гостиной лежали его вещи. Даже пистолет. Только прав не было.
Девять пропущенных от Беттины. Немногим меньше от Кафы и Андреаса. Фредрик перезвонил товарищу.
– Черт, Фредрик! Где ты?
– На Габельсгате. Я нашел квартиру Морениуса. – От скрипучего голоса в глотке все зажгло.
– Почему ты не отвечаешь на звонки? Тебя уже половина участка ищет!
– Долго меня не было?
Оказалось, почти сутки.
Глава 27
– Помните театр на Дубровке?
Полицейский врач, сложив кончики пальцев рук друг с другом, вытянула длинные стройные ноги в нейлоновых чулках, так что они торчали с противоположной стороны письменного стола, за которым сидел Фредрик. Чулки были блестящего черного цвета, и сквозь ткань просвечивали ногти на ногах, покрытые красным лаком.
Всего в четырех километрах от сердца России, Кремля и Красной площади, находится театр на Дубровке. 23 октября 2002 года актеры готовились ко второму акту вечернего представления, мюзикла «Норд-Ост». Они уже досконально его знали. Постановка номер триста три.
Этот мюзикл – самая дорогостоящая постановка из всех, когда-либо проходивших на российской сцене. Это история любви и история героя, протянувшаяся от русских экспедиций в Арктику и до Великой отечественной войны.
Зрители заняли свои места, наступила темнота, и танец едва успел начаться, когда мужчина в камуфляже поднялся на сцену. Люди в зале подумали, что это часть представления. Но актеры поняли, что-то не так. В четверть десятого сорок чеченских террористов, вооруженных взрывчаткой и автоматами, взяли восемьсот пятьдесят зрителей, актеров и музыкантов в заложники.
Шестьдесят часов спустя силы спецназа начали штурм. В помещение пустили усыпляющий газ. Тех террористов, которые не погибли от химикалий, убивали на месте. От отравления умерли сто тридцать три пленника.
– Русские так и не сообщили, какой газ они применили. Но он был очень быстродействующим и почти без запаха. Предполагают, что это была какая-то форма модифицированного наркотического газа.
Врач изучающе посмотрела на Фредрика.
– Посмотрим, что покажут анализы крови и мочи, но судя по тому, что вы описываете, вероятно, что вы подверглись чему-то подобному. Десфлюран. Севофлюран, может быть.
Эти названия ни о чем ему не говорили, и она конечно знала это. Фредрик раздраженно покачал головой.
– Но… такие средства… их ведь нельзя просто купить в аптеке?
– Нет, – ответила она. – Женщина, которая отравила вас газом, знала, что делает. Как и в Москве знали, что риск значительный.
Приемная перед кабинетом полицейского врача была пустой, и Фредрик тяжело опустился на неудобный диван. Запрокинув голову, посмотрел в потолок. Одна из люминесцентных ламп мигала.
Уже сутки прошли с тех пор, как Фредрик проснулся в подвале, но он все еще был как в тумане. Больше всего сейчас хотелось пойти в какую-нибудь переговорную, накрыться там курткой и вставить в уши наушники с Джеффом Бакли. Он не видел никаких перспектив. Ни в расследовании, ни в жизни. Ни с Беттиной.
Он пришел в ярость, когда она предложила ему пойти на больничный. А она взяла бы несколько выходных. И они могли бы вместе ходить на прогулки. Посмотреть фильм. Сделать что-нибудь приятное. Почему эта забота так страшно его раздражала? Почему малейшее ее прикосновение к его руке обжигало, как оскорбление? Почему ему так сильно нравилось унижать ее в постели? Как правило, от таких мыслей он четко ощущал присутствие своей матери. Она умерла больше года назад, ее мозг был настолько изуродован альцгеймером, что на нее было больно смотреть и тяжело навещать. Он ни одной секунды не скучал по ней. Но холод, которым его обдавало при мысли о Беттине, был таким же, какой он иногда испытывал, когда на него смотрела мать.
Будут ли его дети ощущать то же самое при мысли о нем? И если будут, имеет ли это какое-нибудь значение? Мать не оставила Фредрику никаких воспоминаний о себе после смерти. И он благодарен ей за это.
– Привет! Вот ты где сидишь.
Кафа осторожно закрыла дверь в кабинет медсестры и остановилась у стола с газетами. Сложив руки на груди, она посмотрела на Фредрика, перебирая пальцами белую ткань блузки.
– Оклемался?
Фредрик наклонил голову вперед и посмотрел на нее.
– Никаких серьезных увечий. И в этот раз тоже, – сказал он, но никто из них не засмеялся.
– Что ты тут делаешь?
Вместо ответа она достала из сумки папку с документами.
– Отчеты судмедэкспертов с Бюгдей готовы. Я знаю, кто тот мертвец на лестнице.
Глава 28
– Ну что, Икбаль… есть еще трупы? Или тайные подвалы, которые мы проглядели?
Тон Себастиана Косса был нарочито шутливым и вызвал тихое блеяние среди следователей. Фредрик почувствовал, как в нем все вспыхнуло, а Кафа только рассмеялась. Сухо и наигранно.
– Анализ ДНК показал, что труп на лестнице принадлежит Акселю Тране, – сказала она. – Сыну Герды Тране. Тому самому, который, по утверждению Вооруженных сил, погиб в результате несчастного случая в 1992. И как теперь оказалось, они не могут разыскать отчет о том происшествии. И могилы мы тоже не нашли.
Полицейские окружили овальный стол посреди опенспейса в здании полиции Осло.
– Значит, Аксель Тране был жив вплоть до прошлого месяца, – продолжила она. – Причина смерти – сильный удар затылком о ступеньку на вилле его матери на Бюгдей. – Кафа смотрела в бумаги перед собой. – Тело весило сто сорок три килограмма.
Фредрик уже прочитал отчет. И знал, что будет еще кое-что.
– Что касается трупов, закопанных в саду… – Кафа быстрым взглядом обвела сидевших за столом, – … оба – женщины. И как мы и предполагали, один из них – труп Герды Тране, матери Акселя.
Стол, за котором они собрались, был такой конструкции, что его можно было опустить и поднять с помощью маленькой защелки под крышкой. Косс тщательно следил за тем, чтобы ножки стола были выдвинуты на максимальную высоту и всякий, кто был ростом ниже взрослого мужчины, становился просто крошечным в этой компании. Это одно из злорадных развлечений инспектора. Поэтому Кафа сидела на вращающемся табурете, подходящем к такой ситуации. Во время разговора она даже наклонялась вперед.
