Окна в гостиной закрывали жалюзи, и комната была практически погружена в темноту. Агнес Усе, дойдя до середины комнаты, быстро хлопнула в ладоши. Ничего не произошло, и она сделала еще два шага. Фредрик услышал, как костыль стукнул о перила, и она еще раз хлопнула. Жалюзи поднялись, и лампочки в потолке наполнили гостиную холодным светом.
– Они говорили, это будет так легко, – простонала она.
Гостиная была неброская, но обставлена эксклюзивно. Над черным кожаным диваном висела красно-оранжевая шелкографическая гравюра на металлической пластине. Оттиск был длиннее дивана и напоминал закат или, возможно, вольную интерпретацию трансплантации легких. Врач стояла у винтовой лестницы, ведущей вниз, перила которой были сделаны из матового стекла.
– Мне позвонили, – сказала она. – Старый друг.
Усе посмотрела вниз лестницы.
– Эгон Борг. Он рассказал, что вы задавали вопросы. Обо мне.
Она повернулась к ним.
– Добрый, хороший, маленький, глупый Аксель. Все эти годы. Ни слова. Не знаешь, смеяться или плакать.
Фредрик посмотрел в окно на фьорд. Окна простирались от пола до потолка. Ему подумалось о закрытом баре на вершине одного из отелей в Осло, где писсуары были расположены прямо перед окном, и у тебя появляется ощущение, словно ты мочишься на город. По крайней мере, в мужском туалете было так. Может быть, в женском надобности в таком не было. И тем не менее… разве эта средних лет врач, стоя на костылях, в юбке и вязаном кардигане, сейчас не мочилась на них?
– Большой дом для одинокой дамы, – заметил он.
– Мне так нравится, – ответила та.
– Что у вас в подвале?
– Гараж и студия.
– Однако вы паркуете машину на подъезде?
– А это незаконно?
– Мне пришло это в голову, потому что у вас проблемы с ногами.
– Пойдемте. Я покажу вам.
Агнес Усе нажала на кнопку на широких перилах. Электромотор тихо загудел, и появилась маленькая площадка на пути лестничного марша. Посреди площадки стояла опора с рукояткой, к которой прикреплен ремень.
– Вообще-то нужно крепко пристегиваться, – сказала она, вставая на лестничный лифт. Усе быстро положила руку на рукоятку, и лифт начал движение вниз. – Но я пока еще не стала настолько дряхлой.
Кафа осталась в гостиной, а Фредрик последовал за Усе вниз по лестнице.
– Классные штуки, – сказал он.
– Знаете, сколько стоит тот уродливый шелкографический оттиск? – спросила она. – Больше дома. Мои родители были очень богаты. А я единственный ребенок в семье. Наследников у меня нет, и к людям я не питаю особых симпатий. Не вижу никаких причин оставлять что-то после себя.
Когда лифт достиг низа, она снова хлопнула в ладоши, и включился свет. Комната была маленькой, с толстым темно-красным ковром. Одна дверь была вмонтирована в светлую кирпичную стену перед ними, а вторая – в стену сбоку. Окон нет. Посреди комнаты стояло глубокое кресло. Больше в комнате ничего не было.
– Для глубокомысленных раздумий, – сказала Усе и повернулась к Фредрику.
Фредрик коротко улыбнулся.
– Кирпич песочного цвета, – сказал он. – У нас в стране чаще всего красный? Или коричневый?
Она посмотрела на него.
– Кирпич для бедняков. А этот выглажен и обожжен углем. Специально заказан из Дании.
– У вас есть полароид?
– У меня много фотоаппаратов. Фотография – мое хобби.
Фредрик сделал шаг назад. Она держала руки на талии и выжидательно смотрела на него. Не играет ли на ее губах еле заметная улыбка?
– Знаете, – начал он. – На моей работе нам иногда случается видеть самые удивительные вещи. На днях я навестил дом одной тайской проститутки. Она исчезла. Но мы нашли ее вещи. Среди них – фото на полароид. Сделано на фоне кирпичной стены, похожей на эту. – Он показал рукой. – Вы можете предположить, во что она была одета на этом снимке?
– Пенис и корсет, – ответила Агнес Усе. – Это было довольно эксклюзивное приспособление. То есть не сам пенис. Он был всего лишь вялой имитацией. А подвеска и ремни куплены на аукционе в Лондоне. Вы знаете Рихарда фон Краффт-Эбинга? Нет? Это психиатр. Он пользовался им, когда показывал человеческие извращения коллегам. Мне стоило бы заявить на нее за кражу.
Фредрик не мог скрыть изумления.
– Так…?
– Не была она никакой шлюхой. Она была моделью. Но она почему-то решила, что я ее порежу скальпелем, что, конечно же, полная чушь, и убежала так быстро, насколько ремни и ткань, в буквальном смысле, могли выдержать.
В первый раз он увидел, как Агнес Усе смеется. Мерзким смехом. И она проводила его к двери прямо перед ними. В гараж.
Теперь стало понятно, почему она не ставила сюда машину. По всему полу и стенам располагались фотографии размером с постеры, нежные цвета которых перемежались зернистым серым бетоном, и все изображали людей. Некоторых в полный рост, других ближе к портрету, где глаза были больше рук Фредрика. На отпечатке перед ним был сфотографирован тощий мужчина с грубой кожей. С острыми яркими глазами, коротко стриженными седеющими волосами. На лбу у него была вмятина, словно ему удалили часть черепа. На другой фотографии, намного меньше этой, девушка в развевающемся платье с руками, изуродованными чешуйчатыми шрамами. Следы от ожогов, догадался Фредрик.
Все изображенные имели травмы, недоразвитые органы или изъяны. Тем не менее они несли свои уродства с достоинством. Их взгляды излучали магию. Фредрик заметил, как все больше и больше очаровывается. Агнес Усе оказалась весьма искусным фотографом.
– Вы сказали, что не питаете особых симпатий к людям?
– Я фотографирую не людей. Я фотографирую изъяны.
– Но та тайская девушка… – протянул Фредрик. – У нее нет травм.
Мерзкий смех вернулся.
– Нет, – кратко ответила она. – Никаких видимых. Это мой новый проект.
– У вас есть ее фотографии?
Агнес Усе покачала головой.
– Нет. Только одна. Такая же, как та, что вы нашли. Мы так и не закончили работу.
Они вернулись в комнату без окон, и она указала на вторую дверь.
– Мастерская. Хотите посмотреть?
– Нет. Как вы нашли ее?
Врач пожала плечами.
– Этого я не помню. Скорее всего, по объявлению. Обычно это бывает так.
Агнес Усе посмотрела на него снизу вверх.
– Вернемся к вашей прекрасной карамельке наверху? – спросила она, прыснув.
Фредрику пришлось тяжело сглотнуть.
В лифте она рассказала ему ту же историю, которую рассказал Эгон Борг. Аксель, Эгон и Агнес были друзьями детства, держались вместе в юности, и некоторое время Аксель был ее парнем. Она ответила холодным смехом, когда Фредрик спросил, хотела ли она Эгона на самом деле.
