Я заставляю себя посмотреть на Макса, и мне кажется, что ему не хватает воздуха. Мне нужно взять свои слова назад, вывести его из ступора, потому что Макс в ступоре – это что-то противоестественное, это нарушает все законы бытия…
Хлопает стеклянная дверь, звенят колокольчики, раздается стук каблуков вновь прибывших посетителей.
Макс вздрагивает и вдруг улыбается, чем изрядно меня пугает. Он наклоняется ко мне так близко, что я снова чувствую его успокаивающее тепло.
– Хорошо, если так – отвалю, – с широкой ухмылкой на фоне пустого взгляда быстро произносит он. – Но оставаться для тебя бедным родственничком после всего, что было, я тоже не собираюсь. С этой минуты мы просто не знаем друг друга, договорились?.. Надеюсь, что я отлично тебя развлек.
Он подмигивает, с грохотом отодвигает стул, цепляет на плечо рюкзак, натягивает на затылок шапочку и выходит за стеклянные двери – руки в карманах джинсов, клетчатая рубашка развевается на ветру, на него падают яркие солнечные лучи.
А здесь, в прохладе кафе, все исчезает в черноте, потому что я закрываю глаза.
* * *
– Дарина? – Кто-то манерно гнусавит за моей спиной, тонкие руки с дешевыми накладными ногтями двигают стулья, запах мерзких сладких духов забивает сжатые в спазме легкие… – Вот это встреча, Дарина! Классные очки! Мы думали, что ты сейчас за границей…
Оля и Марта, ярко накрашенные, смуглые, душные, занимают места по обе стороны от меня. Накрываю ладонью лежащее на столе зеркальце, двигаю его к себе и надежно прячу в кармане.
– Привет, девочки. Я никуда не ездила, гостила у бабушки, – равнодушно отвечаю им, потому что душу дергают и растаскивают на части осознание произошедшего и пульсирующая боль, но тут же исправляюсь. – Это для меня такая экзотика, знаете ли… Как дела?
Перебивая друг друга и бросая на меня снисходительные взгляды, Оля и Марта пискляво рассказывают о предстоящем фестивале красок, о новом парне Марты и тусах за городом, о брендовых шмотках, в которых они ни черта не разбираются… Девочки отвлекаются только на подошедшего официанта, по традиции заказывают кофе и снова заводят свою шарманку.
– Дарина, слушай… – склоняется ко мне Марта и настороженно понижает голос. – Мы сейчас вошли и увидели, что…
– …Ты общаешься с этими?! – подхватывает Оля и в ужасе округляет глаза.
Единственное, чего я сейчас хочу – лечь и умереть от боли, которой столько, что она выплескивается за края широкой, бескрайней и альтруистичной души… Никто и не говорил мне, что будет легко, но в истину, что самопожертвование может причинять страшную боль, Макс, с виду так легко решающий проблемы, меня посвятить забыл.
– Что? С кем? – включаюсь я и устало наблюдаю, как девочки выпячивают вперед грудь, забирая кофе у официанта.
– Помнишь Никиту? – От набора звуков, из которых состоит это имя, к горлу поднимается желчь, а Оля возмущенно продолжает: – Брат Стаса, с которым вы тогда… Так вот, эти «клетчатые» отморозки средь бела дня ни за что впятером избили его до полусмерти!
Девочки отхлебывают кофе.
Легковерные обыватели. Серая равнодушная масса, мнение которой, как подразумевается, должно меня волновать…
Итак, за мой «ни к чему не обязывающий секс на вечеринке» Никиту до полусмерти «избили пятеро здоровенных отморозков»… Пришло время и ему прятаться и трусливо выдумывать свою собственную правду, ни на секунду не забывая при этом, что он всего лишь несчастный слабак.
Услужливое воображение тут же являет мне картины того, как слабак с разбитой рожей заливает своим друзьям, что его била целая банда, а не всего лишь мальчик весьма скромных габаритов и маленькая девочка. Я начинаю смеяться.
Марта и Оля переглядываются, рука Оли беспомощно шарит внутри поддельного брендового клатча…
– Этот парень – мой… брат! – хохочу я, хотя последнее слово режет по живому. – Забыла кошелек, Оля? Вот засада… потому что у меня денег тоже нет!..
* * *
Гордо расправив плечи и улыбаясь назло себе, я царственно выплываю за дверь, заворачиваю за угол и шагаю к остановке. Но этот пир во время чумы длится недолго: кто-то хватает меня за плечи, рывком разворачивает к солнцу и стаскивает с носа темные очки. Съежившись, я смотрю на Макса и вижу в его взгляде только опустошение, боль и упертую решимость вывести меня на чистую воду. Не разжимая хватки, он молча разглядывает мой нежно-зеленый синяк на щеке, бледнеет еще сильнее, и его губа дергается.
– Это сделал твой фашиствующий папаша?.. – вырывается у него. – Выходит, он прессовал и тебя?!
Синие неземные глаза, которые всегда смотрели в мои с огромной, граничащей с помешательством любовью, забирали печали и боль, и сейчас видят меня насквозь. Мне остается лишь отвести взгляд и уставиться в землю.
– Даня, в этой заварухе с тачкой я, конечно, виноват. – Дыхание Макса щекочет мое ухо. – Но ответь мне: дело ведь не только в ней? Деньги для Вани… их перевела ты?..
Из утоптанной земли торчат черные и белые камешки, тянутся к свету чахлые травинки… Если их лишить солнца, они побелеют и ослабнут, а потом умрут. Меня ожидает такая же скорбная участь.
Я чувствую на своем лице пристальный взгляд.
– Блин, да чтоб меня… – Макс опускает руки, отступает на шаг и тихо спрашивает: – Из-за этого он ломает тебя и заставляет делать то, чего ты делать не хочешь? Из-за этого ты уезжаешь, так?..
Гудят кондиционеры кафе и моторы машин, чирикают птицы, шелестит листва под порывом теплого ветра… я молчу.
– Даня, если это так, хотя бы кивни! – умоляет Макс. – Я буду тебя ждать. Столько, сколько потребуется…
– Отвали, Макс. Хватит придумывать то, чего нет! – Я резко выбрасываю вперед ладони и отталкиваю его, забираю свои очки, снова водружаю их на нос и ухожу.
По инерции я иду по знакомым улицам еще довольно долго… и больше не слышу рядом ничьих шагов, не чувствую родного плеча и тепла руки, сжимающей мою руку… От ужаса подкашиваются ноги, но спина все же находит опору – кирпичную кладку старого дома.
Не жди меня. Не сожалей и не теряй времени. Не сомневайся и продолжай жить так, как можешь только ты.
Иди своим путем, и пусть он будет светлым. Иди, мой друг, всегда иди дорогою добра…
Декорации шумного города, над которым бушует лето, огромной тяжестью обрушиваются на меня.
Сползаю по стене, сажусь на асфальт, поднимаю голову и смотрю в небо – туда, где теперь живет моя мама. Я поступила правильно, и она, наверное, сейчас гордится мной…
Глава 48
Мир не исчез во мраке, не захлебнулся в собственном дерьме, не лопнул от своей значимости.
Утром за голубой поволокой занавесок меня снова поджидает разгар августа с его последним теплым солнцем, кусками плывущей по небу белой ваты, увядающей газонной травой в саду и проклюнувшимися бутонами осенних цветов…
