Беллман ничего не сказал. Он не собирался помогать. Лорд Уитэм сделал глубокий вдох.
– Двести пятьдесят тысяч фунтов сверху, – сказал он.
Это была половина суммы, которую он хотел бы попросить.
– Очень хорошо, – ответил Беллман. – Звучит вполне приемлемо. Итак, мы договорились, что ваша дочь стоит шестьсот пятьдесят тысяч фунтов. Я дам вам чек на пятьдесят тысяч, как только будет объявлено о помолвке – эта сумма покроет самые срочные долги и залог для остальных. Остаток первой суммы, о которой мы с вами условились, а именно трехсот пятидесяти тысяч фунтов, будет выплачен утром дня нашего бракосочетания с леди Мэри. Дополнительный бонус в размере двухсот пятидесяти тысяч – на следующее утро, в зависимости от моего удовлетворения физическим состоянием супруги. Мне нужно объяснить что-то еще?
Это было самое жестокое падение из всех: на сей раз лошадь не только уронила лорда Уитэма, но и втоптала в землю. Беллман только что сообщил ему, что если леди Мэри не окажется девственницей, никаких дополнительных денег он не получит. Отец невесты почувствовал себя совершенно больным и разбитым; кажется, он даже захныкал… Это было слишком жестоко, слишком постыдно, слишком тяжело. Люди не должны так поступать друг с другом. Оглушенный, побежденный, он едва мог думать. Вокруг него все вращалось.
– Вы, наверное, захотите поговорить с моей дочерью, – слабым голосом пролепетал он.
– Конечно.
– Если… если она…
– Если она ответит отказом – хотите вы сказать?
Лорд Уитэм кивнул. Произнести этого вслух он не мог.
– Если она отвергнет мое предложение, я, разумеется, отнесусь к ее желаниям с уважением. Право выбора принадлежит только и исключительно ей. Вы согласны?
– О, вне всякого сомнения.
Голос лорда была едва слышен. Он понимал, что из этого следует.
– Тогда, с вашего разрешения, я прибуду на Кавендиш-сквер утром в пятницу и сделаю предложение леди Мэри. Сегодня вторник. Это через три дня.
Лорд Уитэм снова сглотнул. В уголках его глаз на длинных ресницах повисло по слезе.
– Да, – хрипло пробормотал он. – Конечно.
– Значит, договорено. А теперь к делу. Контракт на ваше директорство мы подпишем на следующий день, а тем временем я вам немного расскажу про компанию, к которой вы присоединитесь. Думаю, вам это будет интересно. Она называется «Полярная звезда».
Беллман наклонился, чтобы взять бумаги из ящика стола, и когда он отвернулся, лорд Уитэм быстро вытер глаза. Отставка из кабинета министров причинила ему боль, но эти двадцать минут с Беллманом оказались за гранью всех страданий – в тех краях, что не виделись ему даже в страшных снах; где достоинство, приличия, честь ветер нес и швырял по пустошам, словно горсть сухих листьев. Откуда ему было знать, что утро еще не закончится, а он уже продаст свою дочь – и, что еще важнее, продаст ее (виноватая мысль, как глоток яду) за куда меньшую сумму, чем мог бы? А если бы он попросил миллион?
Нет, он бы его все равно не получил. Беллман знал о нем все – такого человека ему не победить. Ощущение было такое, словно он только что спустил за бесценок собственную душу и тут же обнаружил, что взамен получил только пригоршню праха. Впереди у него была целая вечность, чтобы подумать над этим.
Беллман тем временем разложил на столе какие-то бумаги. Лорд Уитэм изобразил на своем красивом слабом лице подобие интереса и наклонился вперед, пытаясь вникнуть в объяснения.
Глава восьмая. Объявление войны
Последнюю, свежайшую мелодраму Джима «Вампир из Лаймхауса» вернули из театра «Лицеум» с запиской от некоего Брэма Стокера
[9], управляющего.
– Что вы об этом думаете, мистер Уэбстер? Я не понял: ему понравилось, или он пытается объяснить, что это полная чепуха?
Уэбстер Гарланд взял письмо и прочел вслух:
«Уважаемый мистер Тейлор,
Спасибо, что позволили мне ознакомиться с вашим фарсом «Вампир из Лаймхауса». С сожалением вынужден сообщить, что репертуар театра укомплектован на ближайшие два года, и мы не сможем принять пьесу к постановке. Спешу заметить, однако, что в ней есть несомненный пыл и жизненность, хотя вампиры как тема уже явно изжили себя.
Сердечно ваш и т. д.»
– Не знаю, Джим. Ну, во всяком случае, он потрудился написать ответ.
– Возможно, мне стоит пойти и лично прочитать ему пьесу. Он наверняка упустил самое важное.
– Это та, про кладовщика-кровопийцу и полную баржу трупов?
– Она самая. Фарс – ха! Да это самая настоящая трагедия – одной кровищи-то сколько! Фарс, поцелуйте меня в…
– Кровища – то самое слово, – вставил Фредерик. – Там все просто тонет в крови, от начала и до конца. Не пьеса, а черный пудинг какой-то!
– Смейся, сколько хочешь, – мрачно ответил Джим. – Вот увидишь, я еще сколочу состояние. Мое имя будет светиться огнями на фасаде театра!
– Светиться огнями и вонять требухой, судя по этому опусу, – заметил Фредерик.
Стояло утро среды, и в магазине было полно клиентов. Чопорный мистер Блейн вместе с ассистентом по имени Уилфред обслуживали посетителей, желавших приобрести химикаты, камеры, треноги. Утонченная мисс Реншоу за другим прилавком принимала тех, кто пришел заказать свой фотопортрет, и разбиралась с прочими заказами. Кроме перечисленных лиц, штат фирмы состоял из Артура Поттса, веселого господина средних лет, который заряжал камеры, наводил порядок в студии, таскал оборудование, когда фотографы снимали на пленэре, проявлял, печатал и помогал Фредерику изготавливать все, что нельзя было купить. Ну, и был еще не очень сообразительный мальчишка, примерно ровесник Джима, по имени Герберт. Его взяли в качестве помощника, но быстро поняли, что он совершенно безнадежен: мальчик соображал медленно, был забывчив и неуклюж. Зато он оказался добрейшей души, и ни Салли, ни Фредерику, ни Уэбстеру не хватило духу от него избавиться.
И сейчас, стоя посреди чистого, процветающего магазина с прилежными сотрудниками и крепнущей репутацией, с превосходно обставленной студией и общей атмосферой эффективности и оптимизма, Фред вспоминал день, когда Салли впервые ступила на их порог – застенчивая, нервная и в смертельной опасности. Фредерик в это время самозабвенно ссорился с сестрой. Лавка была ветхая, половина полок – пустовала, и неминуемый конец приближался с каждым днем. Потом с помощью серии на удивление хорошо продававшихся комических стереографий им удалось остаться на плаву; а дальше, когда Салли смогла вложить в бизнес кое-какие деньги, пришло и процветание. Со стереографиями они уже завязали: их рынок неуклонно сокращался; теперь в моде были cartes de visite
[10] – маленькие портреты. Правда, теперь им становилось тесно в этом помещении. Скоро придется расширяться, а то и филиал открывать.
