– Ничего ты не знаешь! Иначе не стала бы говорить об этом в таком тоне…
От их воплей проснулся Чака. Он перевернулся на брюхо, поднял голову, посмотрел на Фредерика и тихо зарычал. Салли машинально погладила его по голове.
– Вряд ли ты понимаешь, как звучат твои слова, – сказала она уже тише, глядя не на него, а в огонь, и чувствуя, как горькое упрямство заковывает ее в броню. – По-твоему, меня нужно защищать и нянчиться со мной. Я не такая, Фред. А ты в упор этого не видишь… и я задаюсь вопросом, а видишь ли ты меня вообще?
– Ты считаешь меня болваном, – процедил он, и на этот раз в его голосе звучала настоящая ненависть. – В глубине души ты думаешь, что я ничем не отличаюсь от других мужчин. Нет, мало того! Дело не только в мужчинах. Ты думаешь, что я такой же, как все, – мужчины, женщины, не важно. Есть только ты – и все остальные, и все мы тебя недостойны…
– Неправда!
– Еще как правда.
– Я серьезно отношусь к своей работе, и мне не свойственны легкомыслие и игривость, но разве это значит, что я смотрю на тебя свысока?
– Да, все время. Все время! Ты хоть представляешь, Салли, какая ты неприятная особа? В лучшие свои моменты ты просто великолепна, и я очень тебя за это любил. А в худшие ты всего лишь самодовольная, лицемерная, снисходительная стерва.
– Я – снисходительная?!
– Да ты сама себя послушай! Я предлагаю тебе помощь, как равный равному, проявляю заботу и уважение… Да, из самой искренней приязни, а ты бросаешь мне их обратно в лицо! И если это не гордыня…
– Ты сейчас не обо мне говоришь. Ты говоришь о какой-то своей глупой фантазии на мой счет. Повзрослей уже, наконец, Фредерик!
Его лицо изменилось. Выражение, которому трудно было подобрать определение, мелькнуло в его глазах и исчезло, как будто в душе у него что-то умерло. Она в ужасе протянула к нему руку, но было слишком поздно.
– Мы доведем до конца это дело, – спокойно произнес он, вставая и беря трость. – И на этом, я думаю, поставим точку.
Она тоже встала, шагнула к нему, но он развернулся и ушел, ни слова не говоря и даже не взглянув на нее.
В тот же вечер, когда Салли смотрела на пепел в своем камине и поминутно бралась за новое письмо Фредерику, но тут же понимала, что перенести слова на бумагу ничуть не проще, чем произнести их, а потом, отчаявшись, бросила это занятие, уронила голову на руки и разрыдалась… Когда Фредерик марал страницу за страницей рассуждениями, догадками и версиями, рвал и принимался возиться с новенькой американской камерой, но тут же выходил из себя и швырял ни в чем не повинную технику в угол… Когда Уэбстер Гарланд с Чарльзом Бертрамом курили и пили виски, и говорили о светотени, желатине, коллодии, калотипиях, затворных механизмах и бумажных негативах… Когда Джим, морщась от боли и изнывая от любви, путался в партитуре, тянул не за те веревки, ронял лестницы и, глядя невидящими глазами перед собой, безропотно сносил потоки брани, которыми обливал его распорядитель сцены… Когда Нелли Бадд лежала без чувств на узкой больничной койке, а рядом стояли цветы, принесенные Фредериком… Когда леди Мэри, молчаливая, совершенная и несчастная, пыталась дожить до конца бесконечного званого ужина… Когда Чаке снились Салли и охота, и снова Салли, и кролики, и Салли… – в это самое время некий мужчина постучал в некую дверь в Сохо и стал ждать, когда его впустят.
Это был очень молодой человек, нарядно одетый и весьма энергичный. Он был в вечернем костюме, словно явился сюда из оперы или со званого обеда, в руках держал трость с серебряным набалдашником и выстукивал ею о порог ритм популярной песенки.
Наконец дверь отворилась.
– А, вот и вы, – сказал мистер Уиндлшем. – Входите, входите.
Отступив в сторону, он пригласил гостя внутрь. Этим офисом мистер Уиндлшем пользовался для дел, которые не должны были вывести случайного наблюдателя на Балтик-хаус. Тщательно заперев дверь, он провел молодого человека в натопленную и ярко освещенную комнату, где только что сидел, читая роман.
– Плащ и шляпу, мистер Браун?
Тот разделся и сел, без особого любопытства бросив взгляд на раскрытую книгу.
– «Как мы теперь живем», – пояснил хозяин. – Энтони Троллоп
[17]. Очень милая книжка о финансовых спекуляциях. Вы любите романы, мистер Браун?
– Нет, я не особенно увлекаюсь чтением, – отозвался гость.
У него был необычный голос. Уиндлшем не узнал акцент – ни в одной из известных ему областей, ни в одном слое общества, так не говорили. Так будут говорить в будущем, лет через сто, но об этом Уиндлшем знать не мог.
– Нет у меня времени на книги, – продолжал мистер Браун. – А вот хороший мюзик-холл – хоть каждый день.
– Ну, разумеется. Мюзик-холл. Что ж, к делу. Мне вас очень рекомендовали, и не в последнюю очередь – за благоразумие и осмотрительность. Однако сейчас, надеюсь, мы можем беседовать совершенно свободно. Я так понимаю, вы убиваете людей.
– Совершенно верно, мистер Уиндлшем.
– Скажите, женщину убить труднее, чем мужчину?
– Нет. Женщина по своей природе вряд ли будет быстрее или сильнее мужчины, не так ли?
– Я не это имел в виду… Впрочем, не важно. Сколько уже на вашем счету, мистер Браун?
– Зачем вам это знать?
– Хочу оценить ваш послужной список.
– Двадцать один человек, – пожал плечами тот.
– Да вы настоящий эксперт. Каким методом обычно пользуетесь?
– Смотря по обстоятельствам. Если есть выбор, я предпочитаю нож. Для этого нужно некоторое мастерство.
– Это для вас важно?
– Я горжусь своей работой, как и любой профессионал.
– И вы совершенно правы. Я нанял двух человек, чьи стандарты, увы, далеки от профессиональных. Им я никогда не смог бы доверить работу вроде этой. Скажите, каковы ваши планы на будущее?
– У меня есть амбиции, мистер Уиндлшем, – сказал молодой человек. – В Лондоне и на континенте на мои услуги существует устойчивый спрос, но он невелик. Полагаю, мое будущее за океаном. Я восхищаюсь американцами – был у них пару раз и, думаю, там мое дело сразу пойдет в гору. Мне нравятся эти люди, нравится их образ жизни. У меня есть кое-какие сбережения, к которым я собираюсь присоединить и плату за ваше дело. Еще пара заказов, и только меня и видели. А почему вы спрашиваете? Вы предполагаете, что вашей… гм… фирме понадобится человек с моими навыками?
– Весьма вероятно, весьма вероятно, – ответил мистер Уиндлшем, многозначительно поблескивая золотой оправой.
– Итак, кто клиент? – мистер Браун достал блокнот и карандаш.
– Молодая леди, – сказал Уиндлшем. – С очень большой собакой.
