— Мамочка, еще слишком рано.
— У нас сегодня много дел. — Она показала ему на тост и какао.
Это был приказ, и Джи опустился на стул, потер глаза и стал грызть корку.
На вид у Джи все было нормально, даже нормальнее, чем она ожидала. Иногда он зависал, слишком долго не реагировал на вопрос, но его надо было только немножко встряхнуть, чтобы он очнулся. Он ходил в школу, делал уроки, смотрел мультики и сидел с раскрасками на кухне. Пока он продолжал заниматься с социальной работницей, но насколько она знала, он и там почти не плакал. Он был тем же Джи, разве что немного пришибленным, но с ней он всегда был такой: робкий, серьезный. Он привык беречь задор и ласки для Рэя. По-настоящему изменилось одно — Джи задавал ей много вопросов, и она подозревала, что он совсем не понимает, что произошло. Он так говорил, как будто есть небольшая вероятность, что Рэй вернется. «Когда наступит лето, кто меня поведет переходить вброд ручей?» — спрашивал он, как будто она ответит: папа. Или «Кто научит меня играть в баскетбол?», или «Кто теперь будет мне делать бутерброды с ростбифом?» От каждого вопроса можно было сломаться. Но она все равно отвечала. А что ей оставалось?
Джейд вдруг поняла, что у нее нет аппетита. Она переложила свой тост на тарелку Джи.
— Что скажешь, если мы заведем соседа?
— Другого мальчика?
— Нет, какую-нибудь симпатичную тетеньку. Чтобы с ней было весело завтракать?
— Чужую?
— Чужие люди бывают хорошие, — сказал она. — А некоторые даже лучше родни.
— Но я не хочу жить с чужой тетенькой.
Джейд не дала ему договорить и шикнула. Она знала, с кем он хочет жить, и не вынесла бы, если бы он сказал это вслух.
— Доедай тост, — сказала она, и он не стал спорить, доел и встал, чтобы положить тарелку в раковину. Порой она удивлялась, как у нее мог родиться такой покладистый ребенок. Джейд развернула его к себе за плечи и строго посмотрела ему в глаза:
— Ты же знаешь, что я тебя люблю, малыш?
И едва открыв рот, сразу поняла, как это неправильно прозвучало. Это должно было быть утверждение, а не вопрос. Джи кивнул и промычал «угу», а потом ускользнул к себе в комнату одеваться. Надо было просто сказать ему: «Джи, я люблю тебя, люблю, люблю».
Когда они развесили все объявления, было десять тридцать, и Джейд поехала в «Суперфайн», где их бесплатно накормят завтраком, а она сможет поговорить с Линетт.
Кафе оказалось закрыто, рольставни опущены, решетка заперта. Хризантемы в ящиках на окнах пожухли и завяли. У Джейд в машине была бутылка воды. Она смочила землю, но этого было мало.
— Принесем еще воды, мамочка?
Джейд покачала головой.
— Теперь уже поздно.
— Они умерли?
Она кивнула.
— И уже не вырастут обратно?
— Нет, они уже не смогут вырасти, малыш.
Она наблюдала, как он пытается понять, что это значит. Она положила руку ему на плечо, и вдруг ее накрыло запахом гниющих цветов и сырой земли. Прямо перед кафе ее скрючило пополам и вырвало.
Джи похлопал ее по спине.
— Мамочка, мамочка, — приговаривал он, и она огрызнулась.
— Да блин, хватит стучать мне по спине!
Глаза у него расширились, и лицо исказилось страхом. Она одернулась, утерла рот рукавом и взяла его за подбородок.
— Пойдем, — сказала она. — Надо найти мисс Линетт.
Дорогу к дому Линетт она знала на память. Ее кирпичный таунхаус с белыми окнами с двух сторон зажимали такие же здания. Перед домом был небольшой садик с сиренью. Цветы уже опали, и вся парковка и тротуар были устланы лепестками, размокшими от дождя. Джи шел впереди. Джейд дважды его окликнула, прежде чем он обернулся и взял ее за руку. Он сделал это только из послушания, как будто ему, как и ей, казалось странным идти за руку.
У дверей Джейд осмотрела себя и его, чтобы проверить, нормально ли они выглядят. У Линетт были странные представления о том, как люди должны одеваться. На Джейд была черная водолазка, юбка и ботинки на высокой шнуровке, а на Джи — шерстяной свитер из секонд-хенда, кроссовки и джинсы. Глаза у него покраснели, но выглядел он опрятно. Придраться старухе будет не к чему.
— Мой маленький друг! — сказала Линетт, распахнув дверь. Джи потянулся к ней, и та подхватила его на бедро. — Ты, наверное, замерз. На улице без куртки? Без пальто? О чем только думала твоя мама?
Джейд еле сдержалась, чтобы не закатить глаза, и вошла за ними в дом.
В гостиной было темно: на окнах висели бархатные шторы. На полу у Линетт лежал противный ковер, вонявший пылью и спертым воздухом, как в автомобиле. На фанерном журнальном столике стояло несколько фарфоровых фигурок — белый ягненок, двое детей, склонившиеся над колодцем. Линетт усадила Джи и Джейд на диван и пошла ставить чай.
Они застали Линетт в мятом домашнем голубом платье, со съехавшим набок пучком. Лицо у нее было круглое, опухшее, ненакрашенное, губы бледные. Она вернулась с подносом, на котором звенели чашки и тарелка песочных печений. Джи сказал спасибо и принялся есть.
— Не надо было ничего, — сказала Джейд. — Я не хотела приходить с пустыми руками.
— Но пришла, — улыбнулась Линетт, поднеся ко рту фарфоровую чашку и глядя поверх нее, прищурившись.
Золотой ободок на чашке, голубые розы на блюдце. Джейд представила, что Линетт пользовалась этим сервизом, когда ее муж был жив, и что все вещи Линетт — это только останки прежней жизни. Он умер от инсульта, когда стоял в очереди в банк.
— Любуешься моим фарфором? — спросила Линетт. — Этот достался мне от бабушки. Она тут жила, представляешь? Еще в те времена, когда всем районом владели черные, целый город внутри города. Когда через него еще не провели трассу. Слышала про это? Небось в школе на истории такое не проходили.
Джейд не любила, когда пожилые женщины разговаривали с ней так, будто она их ребенок, будто раз они старые, то имеют право воспитывать кого угодно. Ей трудно было сдержаться, когда с ней вот так по-матерински снисходительно разговаривали. Они как будто хотели сказать: «Это же ради твоей пользы», но звучало больше как «От тебя никакой пользы».
В груди у Джейд что-то задрожало, и она ощутила, как усталость разливается откуда-то из-за глаз по всему телу. Ей показалось, что она сейчас упадет в обморок, потому что надо было больше съесть утром, но ее тошнило от одной мысли о еде.
— Мамочка, что с тобой? Ты опять стошнишь?
Линетт поперхнулась кофе.
— Все нормально, — сказала Джейд. — Просто у меня странное чувство с тех пор.
— Странное — это как?
Джейд попыталась объяснить:
— Иногда после смены я иду к машине, и мне кажется, что я вне своего тела. Как будто я не здесь, как будто — раз — и я просто провалюсь под землю.
