— Тебе же так лучше, — сказала Альма тихо. — Теперь ты уже сама прячешься.
Диана потянулась к ее руке, но Альма оттолкнула ее.
— Я так больше не могу. Скоро приедет Маргарита, и перед ней мне тоже придется притворяться.
— Но ты не понимаешь, это не Нью-Йорк.
— Только не начинай эту песню — мы же на Юге. Мы с тобой знаем кучу лесбиянок в этом городе.
— Моя мама до сих пор ненавидит Нельсона. А он мужчина.
— Даже если она гомофобка, я все равно хочу, чтобы она меня узнала.
— Ее иначе воспитывали…
— Господи боже мой, это что, какая-то семейная традиция Вентура? Столько вранья и притворства. Неудивительно, что тебя называют паинькой. Ты их всех прикрываешь.
— Чего ты от меня хочешь? Семью вообще-то не выбирают.
Альма внимательно посмотрела на Диану в темноте, ткнула себя пальцем в грудь.
— Выбирают, Диана, еще как выбирают.
На следующий день они встретили Маргариту в аэропорту, и Диану поразило, насколько естественным казалось видеть ее, обнимать, вдыхать запах ее духов. Они с Ноэль тоже обнялись, и Ноэль поинтересовалась, как прошел полет, предложила помочь с сумками. Маргарита привезла им одинаковые подарки: соль для ванной и модное мыло с засушенными лепестками. Они уселись в машину, Ноэль — на переднем сиденье, Маргарита — сзади, у окна, чтобы снимать.
— Я забыла, как тут зелено.
Это немного обнадежило Диану. Может, это и значит быть сестрами: вы встречаетесь после стольких лет, и оказывается, что совершенно нормально чувствуете себя рядом друг с другом.
По радио заиграла какая-то попса, дуэт двух звезд девяностых. Узнав песню, они все невольно принялись тихонько подпевать. Ноэль покачивалась, Диана постукивала пальцами по рулю. Маргарита спела высокую ноту фальшиво, чтобы насмешить их.
— Знаешь, тебе стоит попробовать себя в комедии, — сказала Ноэль, перекрикивая музыку. — В театре я встречала много людей, которым трудно было добиться успеха в качестве серьезных актеров, но они умели смешить. Это гораздо лучше у них получалось, но они не понимали…
Маргарита перестала петь, и Диана поняла, что Ноэль добилась своего.
— В театре, — повторила Маргарита, изображая утонченное произношение. — Мне не нужны твои подачки, Ноэль. Независимый театр Атланты — не то чтобы высшая лига.
— Я просто пытаюсь тебе помочь.
— Как же я забыла, — теперь уже Маргарита кричала. — Моя старшая сестричка, мой главный фанат. Как ты в последний раз меня поддержала? — Она прокрутила сообщение в телефоне. — Приятно знать, что ты не подходишь к телефону, потому что занята такими важными, серьезными…
— Мы не знали, приедешь ли ты, и я разозлилась.
— А извиниться никак? Может, попробуешь? Я бы подождала, пока ты остынешь, но я не Диана.
— Я тут ни при чем, — сказала Диана и выключила музыку. — Можете хотя бы один день вести себя нормально? Это все не для нас. А для мамы.
Маргарита засмеялась.
— Ну конечно же, манзанита. Столько лет прошло, и все по-прежнему.
Девочки приехали после обеда, и Лэйси-Мэй поняла, что никогда их не видела такими взрослыми, вместе. Получилась бы идеальная семейная фотография, если бы не потертый халат, распухшее от всех этих накачивающих ее водой машин тело.
Маргарита выглядела как звезда — волосы с прядями, покрашенными в искусственный карамельный цвет, с большой грудью, — Лэйси-Мэй не помнила такой. И все-таки почему-то она была копией Робби. Диана рядом с ней казалась такой домашней, крепкой, темной, с завитками волос за ушами. На ней не было ничего красивого, кроме кулона с изумрудом на шее — отец подарил его ей в детстве. А Ноэль была настоящей красавицей, но увядшей; она выглядела гораздо старше тридцати двух. Тело у нее стало мягким и пухлым в одних местах, с неожиданными ямочками на руках, на коленках, и наоборот, худым в кистях, в шее. Она выглядела как женщина, чье тело менялось с отеками и пустотами беременностей, которые шли подряд, так что в перерывах она никогда не успевала прийти в себя. Но Ноэль не было оправдания. Она должна была сохраниться в целости. Эти мысли Лэйси-Мэй не стала озвучивать.
— Мои доченьки! — сказала она. — Ну подойдите!
Все поздоровались, расцеловались по кругу, склоняясь к Лэйси-Мэй. Хэнк стоял в ногах кровати, кивал девочкам и ждал, когда они сами подойдут обняться. Ее несчастный мужчина. Он до сих пор вел себя как актер массовки, который счастлив оказаться в их жизни и только старается не мешать. Девочки неохотно его обняли, а Лэйси-Мэй сжала его руку. А ведь даже тем, что они живы, они были обязаны Хэнку, даже если девочки так не считают. Она вечно будет ему благодарна.
Через несколько минут все успокоилось, девочки разошлись по местам: Ноэль плюхнулась, как обычно, в кресло в углу; Маргарита забралась на подоконник и стала что-то писать на телефоне. Диана осталась у постели Лэйси-Мэй и стала возиться с больничной кроватью, пытаясь установить спинку вертикально.
Лэйси-Мэй не знала, как заставить их заметить друг друга. Из всех троих вышла замуж только Ноэль, да и то казалась безмужней. Однажды Лэйси-Мэй не станет, и у них не будет никого, кроме друг друга. Как они не понимают?
Доктора пока не знали, понадобится ли ей химия, облучение или операция. Они откладывали все многообещающие способы лечения, чтобы сбить отек в мозгу. Ее предупредили, что иногда она будет путаться, что будет больно. Пока хуже всего была тошнота, которая напоминала ей о схватках. Ее рвало трижды, со всеми девочками. Она и представляла смерть примерно как роды. Тебя разрывает пополам, наизнанку. И до последнего невозможно поверить в это преображение, пока не окажешься в его эпицентре, уже на пути из одного состояния бытия в другое и уже без всякого права голоса.
Лэйси-Мэй прокашлялась.
— Сегодня утром приходил врач. Он сказал, что отек не спадает достаточно быстро, но у меня не было новых припадков, а это уже хорошие новости.
Ноэль очнулась.
— В каком смысле припадков? Я думала, ты упала с крыльца и ударилась головой.
— Ну, они говорят, что это был припадок, а я ничего не могу сказать, потому что не помню.
— Может, ты так описала, что они сделали неправильное заключение? Ты любишь преувеличивать.
Маргарита на подоконнике рассмеялась.
— Ноэль надо просто записывать. Включу диктофон. Ее обиды — такое удовольствие. Лучше любого реалити-шоу.
— Если это спасет твою никчемную карьеру — мне не жалко.
— Я хоть работаю. А ты чем занимаешься? Столько было разговоров, как ты отсюда выберешься, ужасно, наверное, оказаться на том же месте.
— Это на каком же месте? Сама-то? Выклянчила денег у папи. Как думаешь, кто теперь больше юзает, ты или он?
