— А что я должна была ответить? Я так долго не могла тебе дозвониться. Я даже пыталась звонить твоей ассистентке, а потом мне пришло письмо, что ты продлеваешь поездку.
— Я испугался.
— Чего? Что я расстанусь с тобой? Ты мой муж.
— Может, это неправильное слово — мне было стыдно.
У Ноэль перехватило дыхание — она ждала признания.
— Я тут так забегался — наверное, я хотел все забыть. Гордиться тут нечем. Мне было так стыдно, что я даже не знал, что ты уехала, пока не поговорил с твоей матерью. Она тебе сказала, что я звонил?
— Нет, не сказала.
— Я так рад слышать твой голос. Может, я позвонил подсознательно. Может, это знак.
Ноэль ощущала каждый вдох.
— Где ты?
— Сижу в кафе, у меня рабочая встреча.
— Неужели? И что ты ешь?
— Я бы хотел еще поговорить, малыш, но вообще-то…
— Трус хренов.
— Ноэль.
— Я привыкла, что ты врешь себе, но мне ты врать не будешь.
— Ноэль, дай объясню. Что ты слышала?
— Ты обманщик и врун, ненавижу тебя. Чтоб я никогда тебя больше не видела.
— Ноэль, выслушай меня. Успокойся.
— Это сейчас ты должен сказать мне, что проблема в моей реакции? Все мои чувства…
— Почему не может быть нескольких проблем сразу? И да, отчасти проблема в том, как ты болезненно реагируешь…
— Да заткнись ты на хрен, — она сказала это, не успев остановиться, и тут уже Нельсон заорал на нее.
— Сама иди на хрен!
Она сидела, оглушенная, услышав, как он задохнулся. Она думала, что Нельсон начнет умолять, извиняться, просить ее остаться. Она заговорила сдавленным голосом.
— Представь, что было бы, если бы он был тут? И увидел бы нас? Представь, как ему повезло не получить таких родителей? Может, это к лучшему — что мы потеряли его.
— Ты это не всерьез…
— Еще как всерьез. Можешь не возвращаться.
Она положила трубку, и тут вся ее решительность обрушилась. Когда стукнула дверь и на террасу вышла Диана, натягивавшая свитер, она вовсю рыдала. Диана тут же подсела к ней и обхватила ее руками.
— Что случилось? — спросила она, и Ноэль перестала сдерживаться.
Она рассказала сестре все, что держала в себе, — про потерю ребенка, про Золотой Ручей, про свою жалкую домашнюю жизнь, про отстраненность Нельсона, про секс и про стоны, которые она подслушала по телефону.
— Я могла бы сказать, что он не виноват, — говорила она. — Я сама тогда стала пораженцем. Но, конечно, это его вина. Ненавижу его.
Ругать Нельсона, перестать инстинктивно отгораживать его от собственного разочарования, перестать его щадить было приятно и действенно.
— Не могу поверить, что он тебе изменяет. — Диана прижала ее к себе. — Я даже думаю, не позвонить ли его маме. Уж она бы с ним разобралась.
— Знаешь, она мне всегда нравилась, но Нельсон с ней практически больше не общается, и я, получается, тоже. По крайней мере официально. Он просто отдалился от нее.
Диана задумалась.
— Может, у него такой паттерн, Нелли. Может, он всегда так делает. Достигает новой стадии в жизни и бросает очередную женщину.
— Но он женился на мне. Мы дали друг другу клятву. — Она попыталась успокоиться, но слезы набегали на глаза. — Пожалуйста, не говори маме.
— Никому не скажу.
Диана обнимала Ноэль, и та положила голову ей на плечо. У младшей сестры было такое крепкое надежное тело — приятно было на него опереться.
— Может, вы еще что-то придумаете.
Ноэль отстранилась от сестры и посмотрела ей прямо в глаза.
— Я не говорю, что это ваш долг, но некоторые остаются вместе после такого.
Диана не стала говорить этого вслух, но она думала об Альме. Диана не сомневалась, что, если бы Альма ей изменила, она бы ее простила. Любая жизнь без Альмы казалась хуже, чем жизнь с ней.
Ноэль покачала головой, не веря.
— Я никогда не смогу простить его. Я не хочу кончить, как мама, с мужчиной, которому нельзя доверять.
— Дай себе время, — сказала Диана. — Ты слишком зла сейчас. Тебе не нужно ничего решать сразу.
Обе сестры замолкли. Они держались за руки и сидели на ступеньках, глядя на сад.
Хотя было еще темно, птицы уже защебетали на деревьях. В светлое время они носились по саду от одной кормушки к другой, как разноцветные пули — синицы, кардиналы, воробьи. Иногда горлицы. Ноэль любила пить кофе на террасе и смотреть, как птицы летают от столбика к столбику. На лужайку часто выходили олени, жевали веточки; они исчезали, как только мимо проезжала машина. Эти места напоминали ей о доме, где они все росли, пока не переехали к Хэнку, хотя дом Дианы был меньше, в стиле ранчо. Но все здесь было так знакомо: густой аромат перегноя и травы, сад, сосны, живность во дворе, косые лучи сквозь ветви, тишина и скромные просторы, паутинки на окнах веранды. Иногда в дом пробирались сверчки и трещали, прыгая по гостиной. Ноэль видела, как Альма ловит их голыми руками и отпускает на улицу.
— Знаешь, если бы я тут не выросла, мне было бы тут так хорошо…
Диана усмехнулась.
— Тут божественно. Зря ты так долго не приезжала.
— Хорошие вещи легко перестаешь ценить. Не думай, что ты сможешь завести детей, когда захочешь, Диана. Это не так просто, как кажется. Начинай как можно раньше. Начинай вчера. Ты хочешь детей?
— Ну да, — сказала Диана равнодушно.
— Из тебя получилась бы прекрасная мать.
— Из тебя тоже.
— Может быть, — пробормотала Ноэль. — Легко быть хорошей матерью, когда только воображаешь детей. Не уверена, что смогу стать достойным примером. Знаешь, я иногда вспоминаю старшую школу и ту постановку в одиннадцатом классе. Помнишь? Я вспоминаю, какая я тогда была храбрая, решительная. Мне казалось, что все возможно — достаточно только вырваться, свалить из Северной Каролины.
— И у тебя все получилось.
— В каком-то смысле это было лучшее время в моей жизни. Я была влюблена. Я так любила Джи.
— Не позволяй ностальгии сбивать тебя с толку, — сказала Диана. — Не время идеализировать первую любовь.
Ноэль пихнула сестру плечом.
— Ты-то что знаешь о первой любви? Ты никогда никого домой не приводила.
— Как и Маргарита.
— Да, но от нее всегда пахло мужчинами. Она вся была в засосах. Про нее все было понятно.
— А про меня нет?
— Тебя я никогда не могла раскусить, сестричка, и уверена, в один прекрасный день ты поразишь нас всех своими секретами.
