В общем, я сижу в кафе с видом на реку, тут совсем не Штаты. Не нужно все время заказывать, чтобы тебя не выгнали. Всего одна чашечка кофе — и часами никто не тронет. Даже меня. А официанты грубят всем подряд, так что не надо беспокоиться, что дело в тебе.
Я решил написать тебе, потому что я сидел тут, пил кофе, и вдруг заходят муж с женой. Он черный, а она, не знаю, может быть, из Египта. Не поймешь. Но с ними была девочка, зеленоглазая, с темной кожей. Волосы заплетены в косички. Они заказали ей пирожное. Сами пили вино. И так было мило, девочка все время чем-то была занята: сковыривала вишенку с пирожного, глядела в окно на воду, болтала с родителями время от времени, а они сидели очень тихо. Смотрели на нее, на воду. Под столом они держались за руки и изредка подносили к губам бокалы. Как будто они жили в своем мире, и, хотя девочка тоже была его частью, на самом деле это был мир для двоих. Я представил, как девочка будет расти, появляться в их жизни, исчезать, как все дети, когда вырастают, а они так и будут сидеть за столом, держась за руки, и посматривать друг на друга. Это было прекрасно. И душераздирающе.
Ноэль закрыла глаза и попыталась представить ребенка, которого Нельсон описал в письме, но перед глазами была только она сама девочкой: худенькая, с длинными волосами, вечно возмущенная, вечно в ожидании, когда же придет папа и заберет их домой. И ребенка, которого они потеряли, она не могла представить: он был только комочком у нее в животе, чем-то живущим только за счет нее.
Она проверила, не проснулся ли Бэйли. Он крепко спал. Ноэль поцеловала его в лоб, и ее переполнила благодарность. Она подсунула под себя подушку, еще одну и выгнулась тазом к потолку. Приготовившись, она включила телефон и дочитала:
Наверное, я пытаюсь сказать, что только с тобой я не хотел ничего доказывать. Меня не волновало, что про меня подумают, что скажут. Все было просто. Я только хотел, чтобы ты была моей.
16. Декабрь 2002 года
Пидмонт, Северная Каролина
Родители встречались в отдельной комнате в ресторане к северу от центра на Бирд-стрит. Кто-то из матерей знал владельца, и он принес им сладкий чай и лимонные пирожные за счет заведения. Все члены комитета сидели за длинным столом под хрустальной люстрой и заказывали ланч без меню. Миссис Йорк в конце концов призовет их к порядку, но Лэйси-Мэй не могла так долго ждать. Она ворвалась в комнату, не глядя никому в глаза и подошла прямо к председательнице.
— Лэйси-Мэй, мы не знали, что ты придешь, — сказала миссис Йорк. — Я думала, тебя не ждать.
Она выглядела такой собранной в голубом пиджаке, с шариковой ручкой за ухом. Лэйси-Мэй восхищалась ею и знала, что нужно как можно скорее сказать все, что хотела, пока не передумала.
— Я пришла сказать лично, что я ухожу.
Десяток лиц обратился к Лэйси-Мэй, но она не позволила их вниманию себя остановить.
— У меня слишком много проблем в семье из-за кампании. Я так больше не могу.
Несколько человек затараторили одновременно, попытались ее отговорить. У них теперь новая политика; дочери будут ей потом благодарны. Лэйси-Мэй им нужна; она может присесть ненадолго и увидит сама.
У Лэйси-Мэй всегда было мало друзей. Она редко ладила с другими женщинами, или они не очень ладили с ней. Она не ходила в церковь, не участвовала в районных собраниях. Со старшей школы это была первая группа, в которую ее приняли. Ее просили помочь с выбором слов для листовок, просили подписать колонку в газете. Они шли плечом к плечу, чтобы наклеить те постеры в школьном коридоре. Они стояли вместе, стояли за своих детей. Лэйси-Мэй не хотелось их бросать, но она знала, что Ноэль не вернется, пока она участвует в кампании. Иначе никак.
— Хотя бы останься на встречу, — сказала миссис Йорк. — Мы обсуждаем, что делать дальше, чтобы реабилитироваться после фиаско с постерами. Вся эта история не помогла нам продвинуться ни на шаг к желаемому результату. Даже ходят слухи, что мэр хочет сделать нам выговор. Это ничего не значит, но это просто позор. Он говорит, что мы нарушили право собственности и устроили вандализм.
Тут заговорила миссис Грэй, молодая мать с каре:
— Это просто смехотворно!
Поначалу Лэйси-Мэй в ней сомневалась. У нее был бриллиантовый гвоздик в носу и татуировка со скворцами на груди. Но она оказалась предана их делу как никто, и Лэйси-Мэй она нравилась. Она работала в начальной школе в центре.
— Мы меняем установку, — продолжала миссис Йорк. — Есть способ победить.
— Простите, — сказала Лэйси-Мэй. — Я больше не могу в этом участвовать.
— Мы хотим собраться перед следующими выборами школьного совета. Предоставим своих кандидатов, запустим петиции против тех, кто против нас.
— А школьников оставите в покое?
Миссис Йорк и миссис Грэй закивали.
— Так мы в конечном итоге и получим то, чего хотим, — сказала миссис Грэй.
Лэйси-Мэй стояла в нерешительности. Наконец она помотала головой. Пусть она и нужна им, дочерям она нужна больше.
— Удачи, — сказала она и поспешила уйти, не оглядываясь.
Выйдя на Бирд-стрит, она с облегчением выдохнула. Стоял тихий полдень, зимнее солнце белело, воздух холодил. Здесь неподалеку должна была быть мастерская, где раньше работал Робби. Она оглядела улицу и увидела на другой стороне гаражи с поднятыми дверями. При одном взгляде на мастерскую нахлынули воспоминания: как Робби смотрелся в рабочей рубахе и комбинезоне, как его кожа пахла разбавителем. За годы улица переменилась, постепенно на ней открылось с полдюжины новых заведений. И не только рестораны — одна пивоварня, окошко с ланчами, ночной клуб, кафе с сэндвичами. В витрине стояли цветы, над ними горел неоновый знак «КОФЕ».
И там, под мигающим знаком, она увидела Робби. Он тряс бумажным стаканчиком на прохожего, но мужчина в костюме не обратил внимания. Робби отошел от кафе и пошел за мужчиной, что-то бормоча, потом остановился у ночного клуба с зашторенными окнами. Он прислонился к стене и закурил, а потом их взгляды встретились.
Лэйси-Мэй направилась к нему, и он сунул стаканчик в карман. Приблизившись, она разглядела, что у него побитый вид, волосы топорщатся, а рубашка висит мешком. Золотой цепи не было. Он обнял ее, и на нее пахнуло запахом пота и чего-то противно-сладковатого, вроде виски, хотя обычно он виски не пил. Руки у него провоняли куревом.
— Ох, Робби, — сказала она. — Что ты тут делаешь?
Робби пожал плечами.
— Я тут бываю, — сказал он и добавил: — Представляешь, у меня угнали машину.
— Неужели? — Лэйси-Мэй осеклась. — Ужасно.
Робби закивал, глядя вдаль.
— Я заявил в полицию, все как надо. Вызвал копов. Они ничего не могут. Вот и жду попутку.
Лэйси-Мэй не стала спрашивать, кто за ним приедет. Все равно это либо никто, либо кто-то, про кого она не хочет слышать.
