Их не было целую вечность. Сначала мы сидели впереди салона, глазели на буран за окном. Стало невыносимо холодно, поэтому мы поползли в хвост фургона, легли на матрас и закутались в горы одеял.
Прошло несколько часов. Потом еще несколько. Есть и пить было нечего, и мы чуть не переохладились. Вырубились и спали. Когда я проснулся, было ощущение, будто нахожусь в яранге. На окне блестели морозные кристаллики. Я посмотрел на Яна – он все еще спал. Его длинные волосы замерзли, как сосульки.
Где их черти носили? Буран, что ли, унес?
Ян проснулся, мы поползли в перед салона… а потом увидели их. На заснеженном горизонте показались три силуэта, ковылявших прямо к нам. И похоже, у них что-то было в руках. Это была… коробка? И бутылка?
Кен с Гленном и Джоном открыли дверь и рухнули в фургон. От них воняло бухлом, и в руках у них была бутылка шотландского виски и коробка шоколадных конфет.
«Мы нашли хипстерское кафе, – радостно объяснил Кен. – Там очень классные люди – было отпадно! Нам дали немного еды, затем мы выпили несколько бокалов и немного оторвались. Кажется, мы вырубились… А проснулись только утром! Как бы там ни было, мы здесь! С вами все в порядке?»
Сказал бы спасибо, что мы его не придушили.
В этом плане я был совершенно невинным, но наш следующий неприятный инцидент в туре возник из-за меня – или даже моей задницы, которая вечно ищет приключений. Честно говоря, это была не самая деликатная ситуация.
Мы ехали через Амстердам. Я жутко хотел срать, а Нидерланды – замечательная страна, но там днем с огнем не сыщешь общественный туалет. Мне уже конкретно приперло, и, как мы говорим в Уолсолле: «Ежели приспичило – не терпи!» Я прибегнул к экстренным мерам.
Пока Хинчи крутил баранку, я залез в хвост фургона и увидел конверт из оберточной бумаги. Присел над ним и молча навалил. К счастью, жопа была чистой и подтирать не пришлось. А бумаги-то и не было. Дерьмо вылетело из меня, как олимпийский спринтер, сорвавшийся с линии старта.
Ну, отлично… За исключением того, что теперь я был в деликатной ситуации, держа конверт со своим дерьмом. Я прополз обратно вперед, опустил стекло и незаметно вышвырнул свое добро в один из известных водных каналов Амстердама.
Может быть, остальные не заметят, что я сделал? Разбежался! Они тут же догадались, потому что в фургоне стояла ужасная вонь. «Фу, Роб, ну ты и засранец!» – простонали они, когда мои какашки полетели в пруд.
В туре мы впервые появились на телике, в Остенде (снова этот город!). Это был семейный театр-варьете, и Корки выбил нам участие, сказав продюсерам, что мы, как Клифф Ричард и The Shadows. Мы обрушились с песней «Never Satisfied» на публику хорошо одетых бельгийцев среднего возраста, и они не могли понять, что это было.
Гораздо более интересный телепрорыв случился в Англии, когда нас пригласили на шоу «Старый серый свисток». С тех пор как я стал подростком, исправно смотрел еженедельное музыкальное шоу по BBC2. В отличие от гламурных хитов, столь интересовавших Top of the Pops, здесь смотрели на альбомы, и передача казалась более серьезной.
Мы предположили, что едем в Лондон в телецентр Би-би-си
[44], что находится в районе Уайт-Сити. Я этого очень ждал, поскольку не терпелось познакомиться с легендарным ведущим этого шоу, «шепчущим» Бобом Харрисом, который всегда говорил так, будто рассказывает священный секрет.
Как же я был разочарован, когда Корки сказал, что эфир будет записываться в Pebble Mill Studios
[45] Би-би-си в Бирмингеме. Мы приехали и увидели натянутый на стеки усилителей кусок ковра, подавляющий уровень шума этой ужасной громкой тяжелой музыки.
Первой мыслью было снять ковры. Исключено! Тогда всем заправляли профсоюзы, и ничего нельзя было трогать. Рядом на столе стояла картонная коробка с надписью на листке бумаги для работников студии:
ЗДЕСЬ ЗАТЫЧКИ ДЛЯ УШЕЙ
Я ни разу не был на британском телевидении и понятия не имел, что надеть. Порылся на днях в одежде Сью и взял у нее плиссированную розовую блузку с ремнем, которую надел с украшенными блестками брюками-клеш. Выглядел, как бюджетная копия Джима Моррисона.
Мы с ребятами не согласовывали свой внешний вид. Кен надел яркую рубашку с огуречным узором, которую ему сшила Кэрол, облегающие, расклешенные от колен брюки и белую фетровую шляпу. Ян был весь в белом, как исхудавший Иисус. Мы выглядели, как три группы в одной: коробка конфет Quality Street.
Мы исполнили две песни. Gull заставили нас сыграть заглавный трек с альбома Rocka Rolla, и мы исполнили «Dreamer Deceiver», меланхоличный шестиминутный прогномер в стиле Zeppelin со строчкой о «пурпурных туманных облаках», отдав дань Хендриксу. Это была мощная серьезная песня, поэтому я расстегнул свою – простите, Сью – блузку и вошел в раж.
Все закончилось, не успев начаться, но мне понравилось, и благодаря чудесам YouTube наше выступление можно посмотреть даже сегодня. Я стою на сцене в блестящей кофте Сью и смотрю в камеру сквозь падающую на глаза челку (эх, было время!).
Но пересматривать свое выступление я терпеть не мог. Как исполнитель ты раскрываешь душу, и что бы я потом ни пересматривал, постоянно думал: «Стоит ли мне вообще такое вытворять?» Даже сегодня терпеть не могу смотреть себя по телику.
Приятно было, что в программе был старый добрый «шепчущий» Боб, с торчащими зубами, бородкой и, как всегда, серьезный – он бормотал «Judas Priest здесь!», словно в трех километрах отсюда прогудел легкий ветерок. По крайней мере, он никогда не называл нас Judith.
Мы гастролировали вплоть до лета 1975-го, от Зимнего сада в Клиторпсе до Нагс-Хед в Хай-Уикоме – главных рок-кабаках 1970-х. Хоть денег и не было, но мы все же пытались сделать свои концерты зрелищными.
Я хотел носиться по сцене с микрофоном, при этом не держать саму стойку, поэтому взял метлу, покрасил в красный, отшлифовал и приклеил к верху крепление от микрофона Вуаля! Палка, на которой держится микрофон! Я приклеил к нему небольшие прямоугольные зеркальца, как на шляпе у Нодди Холдера в передаче Top of the Pops. Полдня провозился.
Также мы пытались использовать примитивный сухой лед (в качестве сценического дыма), не подумав ни о здоровье, ни об опасности дымовых шашек из армейского магазина. Приятель по имени Коша, который иногда был нашим роуди, зажигал за барабанной установкой Джона порошок на подносе и распылял дым по всей сцене.
Достоянием и гордостью Кена в то время была его белая фетровая шляпа, которую он надевал для телеэфира и перевозил в специальной коробке в фургоне. На одном из концертов я случайно услышал, как Кен яростно кричит в середине песни. Повернув голову, я увидел, как он яростно орет на Кошу.
