Сидеть вот так на столе перед Тарским абсолютно голой — все равно, что забраться к зверю в клетку. Именно так это ощущается сейчас. Страх провоцирует выброс адреналина в кровь, простреливающими толчками разгоняет ее по неподвижному телу, однако это чувство слишком слабо против всего остального, что бродит внутри меня. Не дотягивает до той черточки, за которой возникает желание бежать. Нет, напротив, я жду этой близости.
Горячие ладони ложатся мне на бедра и, не распределяя силы, до боли жестко их сжимают. Нельзя сказать, что Тарский себя не контролирует. Действует грубее обычного, потому что нуждается именно в таком контакте сейчас. Раздвигая мои бедра, дергает ближе к краю стола, идеальную высоту которого нам уже довелось познать.
Звякает пряжка. Скрежещет молния. С шорохом расходится и съезжает ткань.
Все как-то слишком резко и чрезвычайно остро воспринимается. Меня потряхивает. Черт, да меня натуральным образом колотит.
Мельком вижу член, когда Гордей спускает белье. Толстая головка поблескивает и раскачивается в неоновых световых заломах любопытной луны. Судорожно вдыхаю и машинально развожу бедра шире. Подставляюсь, маня его своей растаявшей женственностью. Еще немного — буду капать возбуждением на стол. Соприкасаемся плотью — Тарский это чувствует. Жестко втягивает пряный аромат и врывается в мое тело. Резко и яростно. Одним мощным и глубоким толчком. Не заполняет, а натягивает, выбивая нас обоих за границы физического комфорта. Все, что он делал раньше… В общем, в прошлые разы столько силы в нем не кипело, столько он ее в меня не вкладывал. Сейчас же кажется, будто сам Таир стал больше, а я, напротив, мельче и уже. Страх, расталкивая закостеневший восторг, извивающейся змейкой выползает из зоны отчуждения и, опутывая бешено колотящееся сердце, занимает почетное первое место.
Гордей же, пробив дно моей чувственности, за чертой боли замирает. Считывает мои реакции и прощупывает границы дозволенного. Похоже, зря я понадеялась, что повышенное состояние возбуждения и обилие смазки смягчат агрессивное вторжение.
Его уже слишком много.
— Кричать будешь?
— Надо?
Понимаю, что это последняя возможность его остановить. Дальше таких шансов он мне не предоставит. Понимаю и не знаю, что делать. Гордей как-то сказал, что терпеть и принимать больше, чем могу выдержать, я не должна. Если сейчас попрошу, он покинет мое тело. Просто покинет, потому как к другому контакту явно не готов. Ему нужно именно так — грубо и жестко. Ему это нужно…
— Катя?
Ноги дрожат, как никогда прежде. Они сейчас словно отдельно от меня существуют, не могу унять или хоть чуточку притупить эту тряску. Чтобы как-то зафиксировать, поднимаю их и упираю пятками в край стола.
Взгляд Тарского становится еще гуще и темнее. Выказывая одобрение, перехватывает своими руками мои бедра чуть выше коленей. Прижимает их к своим бокам.
— Катя?
— Да… Давай…
Успеваю вцепиться руками в мощную шею и вдохнуть родной запах. На первом же толчке вскрикиваю и раздираю ногтями напряженную спину. Пауз нет. Гордей со старта двигается непрерывно, в который раз заставляя усомниться в своей принадлежности к человеческой расе. Сейчас он действует, будто какой-то совершенный технический механизм. Я до этого не представляла, что такая скорость и бесперебойная сила возможны. У меня клацают зубы и вырываются странные звуки. В голове творится полнейшая каша, внизу живота — пожар. По лицу катятся слезы, по телу — пот. Я уже не понимаю, больно мне или все же приятно. Сейчас происходящее действительно ощущается грязно и жестоко. Тарский даже не целует меня. С таким темпом это физически невозможно. Но он трется о мое лицо своим и… словно животное, нюхает меня.
Не знаю, в скорости ли дело, в грубости или новом угле проникновения, а возможно, работает все вместе взятое, но его член задевает какую-то новую точку внутри меня. Натирает и воспаляет, с каждым новым толчком увеличивая ее поразительную чувствительность. Она будто растет в объемах. С последующими выпадами простреливает током, скручивая все мои внутренности в пылающий моток.
— О Боже… О Боже… О Боже…
Рывками горланю, беспорядочно что-то вещаю и хаотично дергаюсь в его руках. Превращаюсь в нечто бессознательное, трескучий оголенный нерв, существо, зацикленное исключительно на плотском удовольствии.
— О Боже… О Боже… О Боже…
Оргазм сметает ошеломляющей волной удовольствия, оно в прямом смысле выплескивается из меня теплыми брызгами. Тарский впервые за всю близость стонет, но темпа не сбавляет. Взбивает и расплескивает его между нашими телами.
Лишь когда я, продолжая пульсировать и дрожать, теряю силы кричать, резко останавливается. Ловит ладонью мой затылок, рывком притягивает к себе и целует.
Очевидно, мое сердце не разорвалось раньше, чтобы сделать это сейчас.
Тарский напирает жестко, но вместе с тем столько чувств в эту любовную ласку вкладывает, что я теряю последние точки опоры. Себе не принадлежу. Лишаюсь контроля над физической оболочкой. В порыве объять необъятное, разлетаюсь и заполняю собой все пространство.
Наверное, я пьяная. От любви и от Тарского, конечно. Вино — плацебо.
Тарский же пьет меня. Поглощает. Кажется, так же дуреет. Я подставляюсь, давая ему максимум, помогая утолить эту жажду. Он своего пика удовольствия еще не достиг. Кипит изнутри — каждой клеточкой это чувствую.
— Порядок? — все, что спрашивает, отрываясь.
Мои пятки соскальзывают со стола. Руки безвольно опадают. Я ведь понимаю, что это только начало.
— Да, — даю севшим голосом отмашку.
Гордей выдергивает член и стягивает меня на пол. Разворачивая, укладывает на столешницу грудью. Соприкоснувшись с твердой и прохладной поверхностью, вздрагиваю и шумно цежу воздух. Задерживаю дыхание и замираю, когда Тарский трогает между ягодиц. Вскрикиваю, когда вновь заполняет собой. Внутри все еще горит и пульсирует после первого оргазма, а я уже подбираюсь к следующему.
Не думала, что в этом положении все ощущается острее. Так он меня еще не брал. То, что он делает, вроде как смущает и одновременно возбуждает. Очень сильно возбуждает.
— Боже, да… Боже, еще… Боже…
Голос с хрипом выдает какие-то слова, для стонов он давно сорван. Сознание затягивает гул, перед глазами начинает искрить.
Тазовые косточки на каждом выпаде Гордея ударяются в тупые края столешницы, но я на этой боли сейчас не могу сконцентрироваться. Мне на нее плевать. Слишком много удовольствия захлестывает. Прикрывая веки, издаю какие-то крякающие и булькающие звуки. Тону в горячих волнах наслаждения. Захлебываюсь.
Чувствую ладони Тарского на своей спине, ягодицах, между ними… Не противлюсь ничему, даже когда он вдавливает в мой анус палец. И двигается, двигается… Второй оргазм, как облегчение. Стекает с моего тела, будто горячая и липкая масса. Лишает уже не просто сознания, превращает меня в какую-то бестелесную материю.
