Солнце уже село, но люди по ту сторону забора продолжали разговаривать. Значит, зеленщик пока не уезжал. Я вернулась к себе в комнату, стараясь не попасться на глаза госпоже Ота.
Я растерялась, когда дело дошло до обвязывания тела девочки. Сперва я хотела оставить его завернутым в одеяло, но подумала, что в случае непредвиденных обстоятельств оно может вывести полицейских на меня. Госпожа Ота и ее муж точно видели это одеяло среди моих вещей во время переезда. Наверное, они уже забыли о нем, но я не могла так рисковать.
После мучительных раздумий я решила обвязывать тело, сняв с него одеяло. Другого пути не было.
Труп уже успел заметно окоченеть. Кровь и мышцы застыли, хотя при сильном нажатии на них пальцем могли появиться вмятины. Борясь с желанием расплакаться, я один раз обернула веревку вокруг тела девочки, продев ее под мышками и обвязав вокруг груди. Не стоило связывать его слишком сильно – лучше, если его найдут без веревок. Нельзя, чтобы люди поняли, что случилось. Чем меньше улик, тем лучше!
Я затянула узлы так, чтобы они сами не развязались, и вытолкнула тело девочки из окна. Ветка дерева служила чем-то вроде лебедки. Я быстро потянула второй конец веревки на себя, чтобы тело не висело слишком низко.
Настал критический момент. Мой желудок сжался в комок, а сердце было готово остановиться. Как бы сильно я ни тянула за веревку, тело ударялось о ветки то тут, то там. Тогда я потянула изо всех сил – оно поднялось совсем высоко и пропало в темноте, там, где я не могла его видеть. Истерзанное тело девочки было подвешено у самого основания ветки, близко к верхушке ствола. В сгущавшейся темноте никто этого не заметил, и мне оставалось только терпеливо ждать, когда люди на склоне закончат разговор и попрощаются друг с другом.
Голоса женщин, наконец, стихли, и я услышала звук шагов – кто-то поднимался на холм, а кто-то спускался вниз. Раздался грохот – зеленщик принялся убирать стол и весы, которые поставил у машины. Сейчас! Я понемногу ослабила веревку, еще немного, еще чуть-чуть, осторожно опуская тело в кузов грузовика. Я справлюсь! У меня получится! Я была в этом уверена. Было так темно, что меня невозможно было заметить, даже если б я в чем-то просчиталась.
Я еще ослабила натяжение веревки – и заметила нечто странное. Она больше не тянула меня за собой. Даже если я отпущу руку, веревка продолжит висеть. Вглядываясь в темноту, я поняла, что тело девочки, едва различимое из окна моей комнаты, повисло на дереве.
В ужасе я потянула веревку на себя. Тело не сдвинулось! Волосы у меня встали дыбом от страха. Хотелось кричать. Оно застряло! Веревка впилась в ветку в том месте, где та раздваивалась.
Рыдая, я пыталась то ослабить, то натянуть веревку. Что бы я ни делала, ничего не помогало! Я до сих пор помню то чувство безысходности, что захлестнуло меня тогда. Это ужасное чувство! Веревка, твердая, как металлический канат, исчезала в темноте, сопротивляясь любым моим попыткам сдвинуть ее с места.
Я решила, что это конец. Забыв обо всем на свете, я, как сумасшедшая, изо всех сил тянула веревку на себя.
Ветви дерева затряслись и листья зашуршали; зеленщик заметил это. Но мне уже было все равно Мне было все равно! Пусть! Пусть дерево шумит, но если я не положу труп девочки в кузов грузовика, то моей жизни прямо сейчас придет конец!
А-аа! Легонько вскрикнув, я упала назад, больно приземлившись на спину. Я даже не успела понять, что произошло. Стоило мне потянуть за веревку, как та поддалась.
Уже потом я поняла, что веревка, должно быть, просто оборвалась. Это была самая дешевая соломенная веревка из тех, что родители смогли достать.
Вр-р-рум! Послышался звук двигателя грузовика. Кажется, зеленщик был готов уезжать.
Где же тело? Я резко вскочила и подбежала к окну. Кузов грузовика медленно удалялся вниз по склону.
А истерзанное тело девочки так и осталось висеть на дереве.
Ночью у меня начался жар, и, обессилев, я наконец уснула. Во сне я, наверное, бормотала, но совсем не помню о чем.
Лихорадка не проходила до понедельника. Врач заключил, что я, вероятнее всего, переутомилась. Лежа в постели с высокой температурой, я думала лишь о том, как скоро умру. Проснувшись, я первым делом хотела написать предсмертную записку для родителей и даже продумала ее содержание.
В понедельник вечером, когда жар наконец спал и я смогла подняться на ноги, я с трепетом подошла к окну.
Я полагала, что тело уже обнаружили и все в городе взбудоражены, но до сих пор не слышала никаких разговоров. Я не могла сдержать любопытства. Так оно и было. Тело девочки все еще висело на дереве.
Широкие ветви камфорного лавра были покрыты темными толстыми листьями, даже днем не пропускающими солнечный свет. Все, что скрывалось в кроне дерева, было практически невозможно разглядеть, стоя внизу. Но все же мне казалось странным, что до сих пор никто не обнаружил тело.
В понедельник поднялся ветер. Грузовик зеленщика снова приехал к камфорному лавру на склон холма. Он всегда приезжал по понедельникам, средам и субботам.
В тот вечер истерзанное тело девочки наконец нашли. Ниже я приведу описание событий от лица человека, который его обнаружил. Я позже беседовала с ним и, принимая во внимание особенности того периода времени, записала следующее…
(пропущено)
Я думаю, что все уже позади, но странно, действительно странно, что полицейские меня ни о чем не расспрашивали.
Ходили слухи, что это было делом рук сумасшедшего извращенного убийцы детей, который бродил по городу, так что я точно была вне подозрений. Война на Тихом океане началась почти сразу после случившегося, и полиция быстро завершила расследование.
С того момента моя жизнь сильно изменилась. С началом войны мы вместе с родителями покинули нашу квартиру в Кураями-дзака и эвакуировались в Синсю
[107], но вскоре отец, приехав в Токио по работе, погиб во время авианалета.
Моя мать тоже умерла после непродолжительной болезни в городе Мацумото, куда ее сестра переехала после замужества. Я осталась совсем одна. Я должна была получить наследство, но меня лишили всего – родственники отца буквально обокрали меня. Кроме той одежды, что была на мне, у меня не осталось абсолютно ничего! Я часто думала, что это – воздаяние за случившееся.
Я доставляла много проблем, пока жила вместе с семьей тетки, поэтому, как только война закончилась, в одиночку поехала в Йокогаму и нашла там работу в дорогом ресторане. Я знала английский, и, хоть и не играла на сямисэне, как настоящие гейши, меня очень ценили за навыки игры на скрипке и пианино. В то время я была ярой противницей размещения экспедиционных войск, но стоило признать, что немногие японцы тогда могли проводить время в ресторанах. В конце 1945 года я встретила Джеймса Пэйна, который затем стал моим мужем. Это тоже была судьба.
