Первая нота – «си» нижней октавы. В нашем шифре она соответствует букве U.
Следующая выше почти на две октавы, «соль». Перепишем ее при помощи шифра и получим N.
Что дальше? Резкое падение до «ре». Это, несомненно, D.
Следом «ми» – буква E.
Далее понижаем больше, чем на октаву, до басового ключа – и «фа» превращается в R.
Потом, кажется, низкая «ля» – получается T.
Следующая нота «ля» на октаву выше – буква H.
«Ми» – это снова E, уже во второй раз.
Спустившись вниз, до «ля» в басовом ключе, мы получим вторую Т.
Затем низкая «фа» и уже знакомая нам буква R.
И, наконец, два раза играет «ми» – это третье и четвертое появление буквы Е. В самом конце – Е Е.
Всё, конец. Затем мелодия проигрывается снова. Много раз повторяется одно и то же послание.
Буква Е встречается четыре раза. Здравый смысл подсказывает, что она может служить ключом к расшифровке всего текста методом переноса на английский алфавит. В английском тексте буква Е встречается чаще всего – поэтому его и стоит применить к символу, с наибольшей частотой появившемуся в зашифрованном сообщении. Даже для нашего короткого шифра эта теория оказалась правдивой!
Давай расшифруем мелодию и расставим буквы по порядку. Получается «UNDER THE TREE», что значит «Под деревом», – спокойно и небрежно закончил Митараи.
Я внимательно слушал, задержав дыхание. От волнения я буквально забыл, как дышать. Наконец взволнованно произнес:
– Под деревом должно что-то быть… так ты и нашел тела внутри лавра!
Митараи молча кивнул. В отличие от меня он выглядел спокойным.
– Это потрясающе! Очень круто. Ты разгадал этот шифр всего за одну ночь!
– Шифр совсем не сложный.
– Но никто не мог разгадать его больше тридцати лет!
– Просто никто не заметил, что это – криптография.
– Верно, никто не заметил!
– Однако из-за этого у нас возникла другая проблема.
– Какая?
– Получается, что Джеймс Пэйн использовал мелодию, чтобы зашифровать информацию о местонахождении тел, верно?
– Ага, – я кивнул. – Согласен.
– Но зачем ему это делать? Этого я пока не могу сказать наверняка, но мумифицированные останки там не так давно; вряд ли их поместили внутрь дерева раньше сорок пятого года.
– И что это значит?
– Эти останки появились там уже после войны. Дети погибли уже после того, как появились школа Пэйна и эта мелодия.
Я задумался, пытаясь подобрать слова.
– Неужели это правда?
– Вполне вероятно. Поэтому я и не понимаю… мелодия уже разносилась над Темным холмом Кураями, когда в глубине дерева еще не было тел. Так о чем же говорит эта мелодия?
– Хм…
– Может быть, среди тел есть и очень старые останки…
– Хм…
– Это пока загадка. Но останки странные. Действительно странные.
– Что ты имеешь в виду?
– Естественно, с момента гибели прошло очень много времени – с первого взгляда сложно сказать, сколько именно, – но, кажется, черепа и кости тел слишком разные: их состояние слишком сильно различается.
– Как это? Я не понимаю.
– Я повидал много трупов, но эти явно особенные. Кожа и подкожный жир налипли на все кости от шеи и ниже тонким слоем, а кости черепа оголены – ни единого волокна. Почему?
Меня охватил ужас.
– Не осталось ни следа от кожи, будто ее полностью содрали с черепа или растворили в кислоте. А вот волосы почему-то остались на месте… Это крайне необычно для трупа.
Мой мозг отказывался воспринимать сказанное. Я впервые слышал от Митараи нечто столь ужасное.
– Есть еще кое-что непонятное. Кому принадлежат эти останки? Они детские, поэтому на ум сразу приходят ученики школы Пэйна, но, если бы пропали сразу четверо, то поднялась бы шумиха. В школе ничего подобного не происходило. Случись нечто подобное, рассказы непременно дошли бы до наших дней. Кто же они? Японцы или иностранцы? Похоже, у нас нет иного выбора, кроме как поручить местным детективам самим копать в этом направлении.
Я снова кивнул. Дождавшись, когда ко мне вернется ясность рассудка, медленно произнес:
– То есть ты собираешься рассказать детективам о шифре?
– Сами они точно не разберутся, – быстро ответил Митараи, будто я сморозил глупость. – Я не планирую рассказывать им, пока они сами не поймут, что в мелодии есть загадка. С такими высокомерными глупцами не стоит прикидываться скромником – они первым делом выставят тебя дураком. Их слова и дела навсегда останутся на уровне насекомых. Одомашненная и живущая в квартире собака по сравнению с этими парнями – просто философ.
На этих его словах дверь в столовую распахнулась, и в комнату зашли два человека, застрявшие на уровне насекомых. Они несли в руках промокшие от дождя плащи.
Митараи холодно поприветствовал их. Полицейские молча остановились посреди комнаты.
– Если вы не возражаете, назовите свое имя, пожалуйста, – обратился Митараи к одному из детективов.
Тот было шевельнул губами, но продолжил стоять молча.
– Понимаю, – весело сказал Митараи. – Тогда, наверное, можно называть вас Хвостик и Прилизанный?
– Я – Тангэ, – быстро сказал детектив с хвостиком, – а это – Татэмацу. А вы?
– Митараи, а это – Исиока. Итак, Тангэ-сан, похоже, мы имеем дело с беспрецедентным преступлением. Я разделяю ваше беспокойство и хочу заверить, что я не из тех, кто принижает работу рядовых полицейских или намеренно выставляет их дураками. – Митараи, казалось, говорил искренне и совсем забыл о перепалке, произошедшей чуть ранее. – Видите ли, вам выдалась уникальная возможность чему-то научиться у любителей – надо всего лишь отказаться от иллюзии собственного всезнания. Работая над таким делом, мы находимся в равных условиях. Сегодня идеальный день для сыщиков-любителей и профессиональных полицейских, чтобы стать друзьями! – Митараи говорил очень дружелюбно, не переставая улыбаться.
Тангэ сперва состроил кислую мину, но потом заговорил:
– Ну, звучит неплохо. У вас есть рекомендации?
Митараи скривил губы и иронично усмехнулся.
– Если есть необходимость, вы можете написать моему приятелю в полицейское управление Сакурадамон. Но я всегда думал, что для дружбы рекомендации не нужны.
– Понятно. У вас есть приятель в Сакурадамон.
