– Надеюсь, мы видели все ужасы, что можно найти в этом месте? – спросил я. Хотелось как можно скорее выбраться оттуда. В том страшном месте, наполненном смрадом смерти, у меня начинался приступ клаустрофобии.
– Еще кое-что, – ответил Митараи. – Вот.
Он сместил круг света от фонаря так, что тот теперь освещал одну из стен. Мои мысли окончательно перепутались, поэтому я не мог определить, куда смотрела эта стена – на север или юг.
– Ааа! – одновременно закричали Леона и я.
На стене была величественная фреска, написанная умелой рукой человека, достигшего определенного мастерства в своем деле. Смелые мазки точно принадлежали не любителю.
– Это дерево, дерево-людоед! – разнесся по подвалу эхом мой крик.
Снова гигантский камфорный лавр. Это изображение поразило меня.
Ствол камфорного лавра был разрезан посередине, совсем как живот человека на операционном столе хирурга; из дыры вывалились человеческие тела. По моим подсчетам, их было четыре. Весьма точное изображение реальности!
В верхней части ствола находился еще один человек; часть его тела от головы до пояса утопала в стволе, торчали лишь ноги, расставленные в форме латинской буквы V.
Еще удивительнее был тот факт, что рядом с деревом был нарисован главный дом семьи Фудзинами, на крыше которого в позе наездника сидел человек, смотрящий вниз на ужасное дерево!
– Что это?!
– Да, невероятная картина. Фреска была написана мистером Пэйном в сороковых годах, а значит, это – пророчество о ряде страшных событий, которые произойдут спустя… сорок лет.
Воистину. Пророчество. Конец всего. Неужели фреска была инструкцией к осуществлению всех этих ужасных событий?
На изображении не было многоквартирного дома Фудзинами Хэйм или здания бани. Неудивительно, ведь в сороковых их еще не построили. Я стоял, затаив дыхание, изучая фреску под звуки свистящего вдалеке ветра.
На небе были нарисованы облака – длинные, рваные, словно из ваты. Форма у них была странная и напоминала свернутые в брюшной полости кишки. Облака, похоже, были нарисованы белой или светло-серой краской, но небо не было голубым. Я смотрел на фреску, используя лишь рассеянный свет фонарика, но мне показалось, что его цвет был коричневым.
Фигура на крыше была в одежде грязно-розового цвета, а торчащие из ствола брюки были темно-зеленым. Цвета не гармонировали с другими объектами. По всей видимости, чувство цвета у мистера Пэйна отличалось от других людей. Возможно ли, что он страдал дальтонизмом?
– Вот еще одна, – сказал Митараи, переведя круг света на противоположную стену.
– А! – снова вскрикнул я.
Нашим взглядам предстала ностальгическая картина.
Некрасивое, похожее на игральную кость здание, казалось, было сложено из кирпича. Со всех сторон его обступал густой лес.
Цвета тоже казались странными. Кирпичи были темно-зеленого цвета морских водорослей. Листья на деревьях, к моему удивлению, выглядели вполне нормально.
У подножия холма была изображена поверхность озера в форме полумесяца. Это было озеро Лох-Несс. Несомненно, на фреске представала деревня Фойерс в Шотландии.
– На этой стене он изобразил свой родной край. Именно этот дом теперь известен как «Дом великанов». Посмотрите сюда. Это портрет светловолосой девушки. Ее руки, ноги, шея и голова отделены от тела, между ними пространство в несколько сантиметров. Она словно пригвождена к стене.
Это изображение является прямым доказательством непосредственной причастности мистера Пэйна к трагедии в «Доме великанов». Только он знал об убийстве Клары во всех деталях. Это – его тайное признание!
– Ты сам говорил об этом, Исиока-кун. Для художника находиться в чужой стране и не брать в руки кисть – невозможно жестокая пытка! Каждый день он тайно спускался в этот подвал в определенное время суток и писал фрески. Или создавал свое искусство смерти. Каждый день он проживал четко по часам, потому что не хотел, чтобы кто-то застал его в эти ужасные часы безнравственности, чтобы кто-то обнаружил все это. Установив время, которое он проводил один в своей комнате, Пэйн обеспечил себе алиби – никто не подозревал о его истинном местонахождении. Все ждали, когда он снова выйдет из комнаты. Это ли не лучший способ спрятаться, будучи у всех на виду?.. Ладно, пришло время вернуться наверх. Вы видели всё, что нужно. Мы трое еще слишком молоды, чтобы оставаться в этом царстве смерти, – сказал Митараи и направил круг света на отверстие, через которое мы вошли.
– Эй, Митараи! – крикнул я.
– Ах! – тоже закричала Леона.
Стена, освещенная моим фонарем, медленно менялась: словно масло, просачивавшееся сквозь японскую бумагу васи
[102], белые области постепенно поглощали изображение. Фреска исчезала у нас на глазах!
Я коснулся стены. Мы были не в силах ее спасти. Белые участки, пожирающие причудливые краски изображения, покрыли весь открытый участок стены. Ветер свистел все громче.
– Это воздействие сухого воздуха, – с сожалением пробормотал Митараи.
Я сделал шаг назад. Чудесные фрески конца света исчезли, превратившись в обычные серые стены. Никто никогда не поверит в то, что на них были прекрасные изображения, предсказывавшие будущее на сорок лет вперед.
Я перевел свет фонарика на противоположную стену. Шотландский пейзаж померк, превратившись в безвкусную бело-серую поверхность. Чудеса исчезли. Бесследно исчезли. Навсегда.
– Исиока-кун, ты ничего не можешь поделать. Просто продолжай помнить картину, что была здесь нарисована, – тихо сказал Митараи.
* * *
С большим трудом я выбрался на поверхность, и солнечные блики сперва на время ослепили меня. Когда мои глаза наконец привыкли к свету, я обнаружил, что вокруг не было никого из посторонних – к счастью, обошлось без свидетелей.
Солнце успело опуститься к горизонту. Стоял прекрасный сухой и солнечный день.
Объединив усилия, мы втроем поместили бетонную крышку на место, плотно закрыв вход. Затем засыпали ее землей, набросав сверху сорняки и траву, и аккуратно притоптали. Из-за разливавшегося вокруг теплого солнечного света трудно было поверить в то, что происходящее было реально – казалось, что перед нами не что иное, как коллективная галлюцинация.
Я присел на один из оголенных корней, чтобы немного отдохнуть. Поток сухого ветра коснулся моего лица. Перед глазами все плыло.
