— Понял, — потрясенно шепчет Юсупов.
— Очки, а чё ты там про РКБ нес, блин? — встревает в разговор Хал. — Велик-то новый.
Юсупов некоторое время молчит, потом с сожалением смотрит на опустевший пакет, служивший походным столом, подхватывает грязными пальцами картофельную шелуху, сует в рот и продолжает рассказ.
В Боровом Матюшино они со сторожем провели два дня, встретив за это время всего несколько человек: таких же бедолаг, мыкающихся без одежды, еды и информации. Наконец, Юсупов твердо решил пробираться в Казань. Сторож собрался идти с ним. Пошарив по домам, они обзавелись кое-какой одеждой, нарыли на заросших огородах выродившейся моркови, картошки, набрали яблок и с этим запасом тронулись в путь.
У автобусной остановки возле сворота на Песчаные Ковали на них напали мародеры. Пятеро крепких мужиков с дубинками и ножами отняли у путников еду и одежду, а когда сторож начал возмущаться, без лишних слов убили его.
— Я эта… в лес убежал, — повесив голову, рассказывает Юсупов. — Сиганул, значит, как сайгак. А то бы и меня… эта… тоже.
Оставшись в одиночестве, голый — в одних очках — инженер сутки или около того блуждал по лесу, питаясь ягодами и сырыми лисичками, пока не вышел к окраине Казани, поселку Мирный. Оранжевый прорезиненный плащ и вьетнамки он нашел в одном из сараев. Юсупов решил было задержаться там, чтобы запастись продовольствием — у рачительных мирнинцев были большие огороды, — но его быстро вычислила и обстреляла из охотничьих ружей какая-то местная банда.
— И что ведь главное, — обиженно трясет головой инженер, — даже эта… разговаривать не стали. Сразу из двух стволов — бах, бах! Не попали, правда. Да и ружья у них не сильно стреляли — больше шума. Я долго бежал, через железную дорогу, опять по лесу. Как раз к РКБ и вышел. А там…
По словам Юсупова, весь больничный комплекс и окрестности тонули в каком-то золотистом свечении.
— Это, типа, как туман, только не туман, а свет, — путано объясняет он. — Вблизи еще что-то видно, а дальше эта… вот как на лампочку смотришь, сощурившись — все расплывается, так и тут.
— Фигня, блин, — недоверчиво говорит Хал. — Туман, свет… С голодухи, наверное, а, Очки?
— Я пошел туда, — проигнорировав слова Хала, продолжает Юсупов. — Вблизи оно выглядит как эта… сетка такая, тюль или женский платок газовый, только прямо до неба и во все стороны уходит. Ну, как стена. Я смотрю — трава там, за нею, растет, деревья, птицы летают, пчелы, мухи. Ну, в общем, прошел я насквозь эту стену. Вроде ничего, нормально. Иду в сторону Фермы-2, дома там. И эта… нормальные дома, понимаете? Целые, без грязи, без мусора. Асфальт целый тоже, машины. Только людей нет совсем. Вижу — гараж большой, открытый. Ну и эта… зашел. Велосипед вот взял. И тут мне ка-ак по голове даст!
Юсупов произносит последнюю фразу так, что все вздрагивают. Схватившись за голову, он частит, глотает слова:
— Все закружилось, завертелось… Голоса какие-то, шум. Как будто эта… я посреди улицы стою. Дети смеются, машины едут. А вокруг на самом деле — ни-ко-го! Трава, деревья, дома. Я на велосипед вскочил — и ходу оттуда. Ехал, ехал… Вижу, вторая стена, такая же золотистая, только плотнее. А за ней как раз РКБ и новостройки. И там… — Он пучит глаза за стеклами очков, понижает голос до шепота и говорит: — Провода по синусоиде ходят, как живые… И эта… Земля дышит! Камни ползают… В общем, не помню, как я оттуда уехал. Вырвался, значит, за стену, в кусты закатился, упал и часа два лежал, пока голоса в башке не умолкли. Ну, а там ночь, кое-как пересидел и вот… сюда приехал.
— Ну, и куда ты дальше думаешь? — спрашивает после некоторого молчания Ник.
— В город. Эта… квартиру надо посмотреть — может, что ос shy;талось.
— А родственники где?
— Ну, эта… мать с отчимом в деревне живут, Карадуван, Балтасинский район. Третий год уже. Дядька с семьей — в Ульяновске.
— А жена? — осторожно интересуется Эн.
— Как-то не сподобился, — виновато улыбается Юсупов.
— А квартира где? — продолжил допрос Ник.
— На Ямашева.
— Сгорела, блин. Точно говорю, Очки — тю-тю твоя хата. — Халу, похоже, надоедает разговор с инженером. Он поднимается, сплевывает, глядит на серые крыши каких-то построек, виднеющихся за деревьями, и подытоживает: — Не хрен тебе в городе делать. Аковцы прибьют.
Юсупов, переводя близорукие глаза с Ника на Хала, с Хала на Эн — и обратно, робко спрашивает:
— Эта… может, я с вами?
— Как вести себя будешь, — важно отвечает за всех Хал. — Мы ж тут не просто так шаримся. Задание у нас. Секретное, блин.
Ник морщится.
— Да ладно тебе тень на плетень наводить! Видишь, человек не в курсе…
Ник коротко излагает Юсупову обстановку в городе.
— Так что нам теперь оружие нужно. Без него никак. И оно здесь должно быть.
Инженер чешет затылок, указательным пальцем вдавливает очки в переносицу и неожиданно весело говорит:
— Конечно, должно. Что ж, эта… будем искать.
Солнце переваливает за полдень. Над крышами дрожит марево. Для конца лета жарковато. Хал скидывает куртку, линялую футболку и подставляет и без того смуглую спину солнечным лучам. Ник следует его примеру. Эн завистливо вздыхает, но ограничивается тем, что заворачивает рукава футболки — купальника у нее нет.
Только Юсупов, кажется, никак не реагирует на жару. В своем оранжевом плаще и вьетнамках, напоминая гротескного персонажа из фильма какого-нибудь Бюнуэля, он мотается от бокса к боксу и с сожалением повторяет:
— Замок врезной, пломба цела. Не открыть. И здесь замок… эта… тоже не открыть.
— Давайте обедать, — предлагает Эн. — Чаю попьем. Потом продолжим.
Устроившись в густой тени здания спорткомплекса, они быстро сооружают костерок, обложив его битым кирпичом. Ник, посчитав спички, горестно вздыхает. Спичек осталось девять. Когда они закончатся, придется переходить на первобытные способы добычи огня.
Налив в котелок воды из бутыли, Эн пристраивает посудину на кирпичах, достает узелок с подвядшими листьями смородины. Хал выкладывает последнюю банку шпрот, Ник — опять же последние лепешки. Припасы не то чтобы подошли к концу, они просто закончились.
— Чем же мы ужинать будем, а? — ни к кому конкретно не обращаясь, спрашивает Эн, и тут же, поймав быстрый взгляд Хала, поспешно заявляет: — Нет! Собак я есть не буду!
— Жить захочешь — будешь, — усмехается татарин, ловко открывая консервы.
— Эй! — кричит откуда-то из двора учебного корпуса Юсупов. — Тут эта… дверь открыта в какой-то бокс. Темно только.
— Очки, блин! Хватит шароводиться, иди жрать, потом посмотрим, чё там, — зовет его Хал.
Проходит несколько секунд. Вода в котелке закипает, Эн бросает туда листья и вокруг сразу распространяется терпкий, знакомый с детства аромат черносмородинового варенья.
