– Мы давали пизды шпакам, – проорал Хряк, стараясь перекричать музыку, – что почти так же весело. Так где, ты говоришь, сейчас Полли?
– Я ничего не говорила. Она интересует тебя чисто платонически, да?
– Как? – не понял Хряк.
– Без траха, – пояснил Фу.
– Я могу позволить это себе только в отношении офицеров, – сказал Хряк. – У меня есть принципы. Мне надо повидать ее, потому что Папаша перед отплытием попросил найти ее, если я окажусь в Нью-Йорке.
– Но я не знаю, где она, – выкрикнула Рэйчел – Хотела бы я знать, – добавила она уже спокойнее.
Примерно с минуту звучала только песня о солдате, который воевал в Корее за красных, за белых и синих, а тем временем его подружка Белинда Сини (что рифмовалось со словом «синих»), изменила ему, сбежав с коммивояжером, торговавшим движками. Рассказ от лица бедного солдатика. Вдруг Хряк ни с того ни с сего повернулся лицом к Рэйчел, открыл глаза и сказал:
– Что ты думаешь о тезисе Сартра, гласящем, будто каждый из нас исполняет некую роль?
Вопрос не удивил ее: в конце концов, чего только не наслушаешься в «Ржавой ложке». В течение последующего часа они перекидывались именами собственными. Хилбилли гремел на всю катушку. Рэйчел открыла себе пиво, и вскоре веселье стало всеобщим. Даже Фу развеселился настолько, что рассказал историю из своего бездонного репертуара китайских басен. История была следующая:
«Бродячий поэт Линь втерся в доверие великого и влиятельного мандарина, а потом однажды ночью сбежал, прихватив с собой тысячу золотых юаней и бесценную жадеитовую статуэтку льва. Его вероломство повергло мандарина в такое отчаяние, что за одну ночь старик поседел, и с тех пор до конца жизни он целыми днями сидел на пыльном полу в своей спальне и задумчиво теребил свою косичку, приговаривая: "Что за странный поэт? "»
В половине второго зазвонил телефон. Это был Стенсил.
– В Стенсила только что стреляли, – сообщил он. Вот уж действительно частный сыщик.
– Что с тобой, где ты? – Он дал ей адрес – где-то на востоке, в районе 80-х улиц. – Сиди и жди, – сказала Рэйчел. – Мы приедем за тобой.
– Он не может сидеть, понимаешь? – и повесил трубку.
– Пошли, – сказала она, хватая пальто. – Приключения, опасности, повеселимся. Кто-то ранил Стенсила, когда он шел по следу. фу присвистнул и пошутил:
– Следы завели его под пули.
Стенсил звонил из венгерской кофейни на Йорк-авеню, известной под названием «Венгерская кофейня». В этот час там сидели только две пожилые дамы и полицейский, закончивший дежурство. Томатнощекая улыбчивая женщина за прилавком с выпечкой принадлежала, по крайней мере внешне, к тому типу буфетчиц, которые готовы дать лишний кусочек бедным недоросткам и ублажить бесплатной доливкой кофе приблудных бродяг, хотя кофейня находилась в районе, где детки жили с богатыми родителями, а бродяги забредали разве что случайно и, понимая это, быстро двигали дальше.
Стенсил оказался в неловком и, возможно, далее опасном положении. Несколько дробинок после первого выстрела из дробовика (от второго он увернулся, ловко шлепнувшись в сточную канаву) рикошетом попали ему в левую ягодицу. Так что он не особенно стремился присесть. Гидрокостюм и маску он спрятал у пешеходного мостика на Ист-Ривер-драйв; потом причесался и поправил одежду, глядя в ртутном свете на свое отражение в ближайшей луже. Подумал, достаточно ли презентабельный у него вид. Некстати торчит тут этот полицейский.
Стенсил вышел из телефонной будки и осторожно примостился правой ягодицей на табурет у стойки, стараясь не морщиться от боли и надеясь, что его кряхтенье и неловкость будут списаны на счет возраста. Он заказал чашечку кофе, прикурил, отметив при этом, что рука не дрожит. Спичка горела ровным, неколебимым коническим пламенем. «Стенсил, ты невозмутим, – сказал он себе. – Но, черт возьми, как они на тебя вышли?»
В том-то и была загвоздка. С Цайтсусом он познакомился совершенно случайно. Стенсил возвращался к Рэйчел. Переходя через Колумбус-авеню, он заметил неровные шеренги работяг, выстроившихся на противоположной стороне и слушавших распинавшегося перед ними Цайтсуса. Стенсила очаровывала любая организованная группа, кроме подразделения солдат. Эти оборванцы были похожи на революционеров.
Стенсил пересек улицу. Шеренги разомкнулись, и работяги разошлись. Цайтсус какое-то время смотрел на них, потом повернулся и увидел Стенсила. Светлевшее на востоке небо отражалось в очках Цайтсуса, превращая линзы в пустые бледные стекляшки.
– Ты опоздал, – гаркнул Цайтсус. Верно, подумал Стенсил. На несколько лет. – Подойди к бригадиру Банту, вон тому парню в клетчатой рубашке.
Стенсил вдруг понял, что он трое суток не брился и столько же времени спал в одежде. Поскольку все, хотя бы намекающее на переворот, привлекало его внимание, он подошел к Цайтсусу, изобразив улыбку на манер своего отца – в стиле дипломатической службы.
– Мне не нужна работа, – сказал он.
– Англичанин хренов, – сказал Цайтсус – Последний англичанин, который работал у нас, душил аллигаторов руками. Вы ребята что надо. Может, попробуешь один раз?
Естественно, Стенсил спросил, что попробовать, и контакт был налажен. Чуть позже они уже сидели в конторе, которую Цайтсус делил с какой-то малопонятной сметной шарагой, и обсуждали проблемы канализации. Где-то в парижском досье, вспомнил Стенсил, была запись беседы со служащим «Colecteurs Generaux», который занимался главным канализационным каналом, проложенным под бульваром Сен-Мишель. Этот человек, который тогда уже был стар, но сохранил удивительную память, рассказал, что незадолго до начала Первой мировой войны, во время одного из обходов, проводившихся каждую вторую среду, видел женщину, которая могла быть V. Однажды Стенсилу уже повезло с канализацией, и он не видел причин, почему бы не попробовать еще раз. Они с Цайтсусом отправились перекусить. День только начинался, шел дождь, и разговор вращался вокруг историй, связанных с канализацией. К ним присоединились несколько ветеранов, которые поделились своими воспоминаниями. Не прошло и часа, как всплыло имя Вероники, упомянутой в дневнике под инициалом V., любовницы священника, которая хотела стать монахиней.
Даже в помятом костюме и со свежепроросшей бородой Стенсил был очарователен, и даже направляясь к выходу, он продолжал убедительно болтать без умолку, стараясь не выдать своего интереса. Однако другие остались. И куда же идти теперь? Он уже узнал все, что хотел узнать о Приходе Фэйринга.
Когда он выпил еще две чашечки кофе, полицейский ушел, и через пять минут появились Рэйчел, Фу и Хряк Бодайн. Они втиснулись в «плимут» Фу. Фу предложил поехать в «Ржавую ложку». Хряк был полностью «за». Рэйчел, благослови Бог ее душу, не стала скандалить и задавать лишних вопросов. Они вышли в двух кварталах от ее дома. Фу потащился дальше по Риверсайд-драйв. Снова пошел дождь. На обратном пути Рэйчел произнесла лишь одну фразу: «Должно быть, у тебя болит задница». Сказала, глядя сквозь длинные ресницы, с ухмылочкой маленькой девочки, и секунд десять Стенсил чувствовал себя кастрированным кокером, каким его, наверное, и считала Рэйчел.
