Вскоре в коридоре раздались шаги и звон ключей.
– На ловца и зверь бежит, – усмехнулся Гаучо. Эван стремительно повернулся к нему и сжал его руки:
– Удачи.
– Положи дубинку, Гаучо, – весело прокричал охран-кик. – Вас обоих скоро должны отпустить.
– Ah, che fortuna
[149], – скорбно изрек Гаучо и вернулся к окну. Казалось, девичий голос будет звучать весь апрель напролет. Гаучо встал на папочки. – Un' gazz'
[150]! – крикнул он.
VIII
В шпионских кругах Италии ходил новый анекдот об англичанине, который наставил рога итальянцу. Муж вечером пришел домой и застал парочку прямо на месте преступления – в постели. Разъярившись, он выхватил пистолет и уже готов был отомстить за свою поруганную честь, но тут англичанин успокаивающе поднял руку. «Слушай, старик, – высокомерно сказал он, – надеюсь, это не внесет раскол в наши ряды? Ведь мы можем повредить Союзу Четырех Сторон
[151]».
Автором этой хохмы был некий Ферранте, большой любитель абсента и девственниц. Он пытался отрастить бороду. Он ненавидел политику. Он, как и еще несколько тысяч молодых флорентийцев, мнил себя последователем Макиавелли. У него были далеко идущие планы и всего два догмата веры: а) итальянские дипломаты – это насквозь прогнившие ничтожные коррупционеры, и б) кто-то должен убить Умберто Первого
[152]. Ферранте уже полгода занимался проблемой Венесуэлы и не видел другого выхода, кроме самоубийства.
Этим вечером он бродил вокруг штаба тайной полиции и искал место для приготовления небольшого кальмара, которого бережно держал в руке. Кальмара он только что купил на рынке, это был его ужин. Флорентийский центр шпионской деятельности располагался на втором этаже фабрики по производству музыкальных инструментов для ярых приверженцев Ренессанса и Средневековья. Номинально фабрикой управлял австриец Фогт, который в дневное время усердно собирал ре-беки, теорбы
[153] и старинные гобои, а ночами занимался шпионажем. В законопослушные отрезки жизни (то есть днем) ему помогали неф по имени Гаскойн, время от времени приводивший своих друзей настроить и проверить инструменты, и собственная мамаша, невероятно древняя старушенция, плененная любопытной иллюзией девического романа с Палестриной
[154]. Она постоянно убалтывала посетителей сентиментальными воспоминаниями о «Джованнино», содержащими красочные детали и голословные утверждения о сексуальной эксцентричности композитора. Если эти двое и были вовлечены в шпионскую деятельность Фогта, то об этом не догадывался даже Ферранте, который зарабатывал на жизнь тем, что шпионил за коллегами, равно как и за любым подходящим источником сведений. Хотя Фогт, будучи австрийцем, мог сейчас позволить себе некоторую свободу действий, Ферранте не верил в договоры и пакты, считая их временными, а чаще всего просто нелепыми. Но он понимал, что раз уж союз заключен, то, пока это выгодно, его условия можно соблюдать. Таким образом, с 1882 года Австрия и Германия стали временно приемлемыми союзниками. А вот Англия, безусловно, нет. Собственно, это и породило анекдот о муже-рогоносце. Ферранте не видел оснований для сотрудничества с Лондоном в этом вопросе. Он подозревал, что Британия питает коварный умысел вбить клин в Тройственный Союз, перессорить своих врагов между собой, дабы затем договориться с каждым из них по отдельности и по своему усмотрению.
Ферранте спустился на кухню. Откуда-то из глубины дома раздались жуткие скрежещущие звуки. Врожденная подозрительность ко всему, что, по его понятиям, выходило за пределы нормы, заставила Ферранте бесшумно упасть на четвереньки, осторожно заползти за плиту и оглядеться. Он увидел старуху, пытавшуюся извлечь какой-то мотив из виолы да гамба. Получалось это у нее с трудом. Заметив Ферранте, старуха положила смычок и воззрилась на гостя.
– Тысяча извинений, синьора, – сказал Ферранте, поднимаясь на ноги. – Я не хотел прерывать мелодию. Я лишь хотел узнать, нельзя ли мне позаимствовать сковороду и немного масла. Вот мой ужин. Это займет всего несколько минут. – И он успокаивающе покачал перед ней кальмаром.
– Ферранте, – внезапно каркнула старуха. – Сейчас не время для хитростей и тонкостей. Слишком многое поставлено на карту.
Ферранте отшатнулся. Она тоже шпионка? Или просто сын ей доверяет?
– Я не понимаю… – осторожно начал он.
– Чушь, – рявкнула старуха. – Англичанину известно то, чего ты не знаешь. Все началось с того дурацкого венесуэльского дела, но потом твои коллеги – случайно, сами не ведая, что творят, – столкнулись с такой колоссальной жутью, что боятся даже говорить о ней вслух.
– Может быть.
– Разве молодой Гадрульфи не говорил, что в нашем городе действуют агенты Вейссу? Он узнал об этом от отца и рассказал герру Стенсилу, разве не так?
– Гадрульфи, – невозмутимо сказал Ферранте, – это цветочник, за которым мы следим. Он помогает сообщникам Гаучо, который выступает против законного правительства Венесуэлы, сформированного согласно конституции. Мы проследили за ними до самого магазина цветочника. Вы перепутали все факты.
– Скорее это вы со своими друзьями-шпионами перепутали все названия. Надо думать, ты тоже всем рассказываешь глупую байку о том, что Вейссу – это кодовое название Венесуэлы.
– Так значится в наших досье.
– А ты не дурак, Ферранте. Никому не доверяешь. Он пожал плечами:
– Разве я могу себе это позволить?
– Думаю, нет. Только не сейчас, когда нанятая Бог знает кем, неведомая и варварская раса взрывает динамитом Антарктику, намереваясь проникнуть в подземную сеть естественных туннелей, в ту сеть, о существовании которой знают только обитатели Вейссу, Королевское географическое общество в Лондоне, герр Годольфин и флорентийские шпионы.
У Ферранте перехватило дыхание. Она пересказывала секретный меморандум, который Стенсил передал в Лондон всего час назад.
– Обследовав вулканы в своем регионе, – продолжала старуха, – туземцы Вейссу первыми узнали об этих туннелях, которые пронизывают всю землю на глубине от…
