Но если вы тем временем присядете, скажем, перед «Силой» Сандро Боттичелли (№ 1299, самая дальняя комната от Трибуны
[153]), которую я как-нибудь на днях попрошу вас рассмотреть, и прочтете там следующий далее отрывок из одной моей оксфордской лекции об отношениях между Чимабуэ и Джотто, вы будете лучше подготовлены к нашим занятиям в Санта-Кроче завтра утром; кроме того, вы, может быть, найдете в этом зале еще кое-что достойное обсуждения. Кстати, обратите внимание на то, что № 1288 – одно из ранних подлинных произведений Леонардо
[154] и представляет большой интерес, и ученые, сомневающиеся в этом, ничего не понимают; но теперь сядьте у ног «Силы» и читайте.
31. Тех из моих читателей, кто имеет несчастье интересоваться самой бесполезной наукой – философией искусства, иногда утомляют, а иногда забавляют споры о взаимосвязанных достоинствах созерцательной и драматической школ.
В данном случае с термином «созерцательная» связана, конечно, та система, которая выбирает для живописи предметы, достойные быть изображенными только ради их собственной привлекательности: женщину – потому что она красива, льва – потому что он силен; драматическая же школа требует зрелища какого-нибудь действия и не может изобразить прекрасную женщину без того, чтобы кто-нибудь не любил или не убивал ее, оленя или льва – без того, чтобы не представить их преследуемыми охотниками, или подстреленными, или пожирающими один другого.
Вы всегда слышали от меня – если же нет, то догадаетесь теперь по тону моих слов, – что я в общем советую предпочесть созерцательную школу. Но сравнение будет несовершенным и несправедливым, если мы не введем новые термины.
Истинное величие или ничтожность школ не определяются ни предпочтением действия бездействию, ни наоборот. Они определяются их предпочтением достойных вещей недостойным в состоянии покоя и добрых действий жестоким – в деле.
Голландец может быть так же торжественно настроен и погружен в чистое созерцание перед косточкой лимона и куском сыра, как итальянец – перед триумфом Богоматери. У английских помещиков есть чисто созерцательные картины, изображающие их любимых лошадей, а у парижанок – чисто созерцательные изображения платьев последнего фасона, предлагаемых в «La Mode Artistique». Все эти произведения принадлежат той же школе безмолвного восхищения, и возникает существенный вопрос: чем вы восхищаетесь?
32. Итак, когда вы услышите от меня, что северные народы – норманны и ломбардцы – деятельны или драматичны в своем искусстве, а южные – греки и арабы – созерцательны, то должны тотчас спросить: в чем они деятельны? что они созерцают? И ответ таков: деятельное искусство – ломбардское – прославляет охоту и борьбу, созерцательное же искусство – византийское – созерцает таинства христианской веры.
Из данного ответа сначала можно заключить, что все примитивное должно быть в Ломбардии, все прекрасное – в Византии. Но это тоже будет заблуждением, и крайним заблуждением. Ибо на практике охота и борьба производят сильных и часто доблестных людей, тогда как постоянное и бездеятельное созерцание того, что недоступно пониманию, в общем не делает этих созерцателей сильнее, умнее и даже прекраснее. Так что в двенадцатом веке, когда северному искусству недоставало только руководства, южному искусству недоставало самой жизни. Правда, Север расходовал свою силу и доблесть на недостойные предметы; зато Юг умалял самое возвышенное недостатком мужества и доблести.
Между ними находилась этрусская Флоренция; ее корни ушли глубоко в землю, закованную в железо и медь, влажную от небесной росы. Земледельческая по своим занятиям, религиозная в помыслах, она впитывала в себя добро, как почвенные соки, и отражала зло, как скала Фьезоле; она превратила промыслы северян в мирные искусства и огнем божественной любви зажгла мечтания Византии. Дитя ее мира, приобщенный ее страсти, Чимабуэ раскрыл всему человечеству смысл рождения Христа.
33. Мы постоянно слышим и думаем о нем как о человеке, чья необычайная одаренность внезапно преобразила законы живописи, кто под влиянием собственной вдохновенной фантазии стал писать прекрасные картины вместо примитивных и завещал своему ученику Джотто подхватить его порыв. Мы считаем, что с тех пор движение, порожденное Чимабуэ, постоянно расширяло средства живописи и улучшало ее достижения вплоть до наших дней, когда наконец завершились триумфы искусства, исчерпалась его польза и честолюбию человечества представилось нечто более важное: Уатт и Фарадей открыли век промышленности и науки, подобно тому как Чимабуэ и Джотто начали век искусства и фантазии.
При таком представлении об истории умственной и физической культуры мы сильно преувеличиваем влияние людей (хотя и не можем вполне оценить их возможности), по воле которых, как нам кажется, происходили перемены. Мы не в состоянии оценить их возможности, ибо величайшие люди всех времен – те, которые становились лидерами, если перед ними был новый, длинный путь, – действительно настолько превышали средний уровень умов своей эпохи, что расстояние это нельзя измерить никакими обычными выражениями восхищения.
Но мы сильно преувеличиваем их роль, ибо видимый, внезапный результат их трудов или открытий есть только ставший известным плод размышлений и тяжелой работы множества предшественников, чьи имена никогда не дойдут до нас. Искусство Чимабуэ выше всех наших восхвалений, но ни одна Мадонна, написанная его кистью, не украшала бы Италию, если бы в течение тысячи лет множество безвестных греков и готов не расцвечивали бы предания о Богоматери и не жили бы в любви к Ней.
34. Подобно этому невозможно в достаточной мере оценить проницательность, терпение и точность тех людей, которые в последнее время совершают открытия в науке и технике. Но ни в коем случае нельзя приписать блестящие результаты их трудов и переворота всех понятий, произведенного их выводами, их собственной силе или даже силе тех фактов, которые они установили. Методами и успехом своей работы они обязаны примеру отцов, подобно тому как свою энергию они унаследовали от целых поколений людей, в глубокой древности среди ужасов войны и в борьбе с суеверием раскрывавших тайны природы; а всеобщие и всеохватывающие последствия, произведенные фактами, провозглашенными в наши дни их потомками, указывают только на возбуждение, вызванное новыми объектами любопытства в народах, которым не на что было смотреть, и на заманчивость нового движения и деятельности для тех, которым нечего было делать.
Не на что смотреть! Мы действительно, как вы сами можете легко убедиться, находимся в этом печальном состоянии. Широкое распространение рекламы в Лондоне, который ежедневно расклейщики афиш заполняют новыми, все более яркими и огромными фресками, не может удовлетворить наше зрение. Величавая госпожа Эллен со своими развевающимися пышными волосами и столь же обильными обещаниями в конце концов вызывает в нас отвращение, и эта Мадонна девятнадцатого века напрасно расточает улыбки над сумрачной толпой; даже волнующие витрины магазинов с их невообразимым великолепием или слишком откровенным обманом не могут удержать на себе внимание пресыщенной публики, и я часто вижу, как мои мягкосердые друзья уводят детей к научным забавам, подальше от улицы, которая может преподать только пороки нищеты; при помощи микроскопа или волшебного фонаря они получают хоть какое-то зрелище; чаще всего им показывают мух, или желудки различных червей, или людей с отрубленной и снова приставленной головой – лишь бы было что-нибудь, на что смотреть.
