140. Я должен еще раз повторить, что совсем не берусь судить о подлинности этих произведений, а лишь указываю на их безусловные достоинства. Читатели могут спросить меня, что сделано хорошо и что дурно, но кем это сделано – отдельный вопрос, требующий твердого знания данной школы, включавшей в себя множество художников и их последователей, и величайшего внимания к самым ничтожным деталям и особенностям, что совсем не входит в мою задачу.
Итак, все, что я могу сказать вам о последней группе скульптур, – это то, что пятая из них – превосходнейшее произведение искусства и, по моему глубокому убеждению, принадлежит Луке делла Роббиа, что последняя из них, Гармония, тоже прекрасна, что барельефы, приписываемые Джотто, хороши в другом роде, а три остальные – в сущности, самые жалкие произведения из всей серии, хотя и исполнены с большей сноровкой.
Но более всего меня ставят в тупик барельефы, приписываемые Джотто, ибо они гораздо грубее тех, что находятся на западной стороне башни, и кажутся мне несомненно характерными для его стиля; вместе с тем они имеют много общего в распределении драпировок и в манере вводить детали. Различие между ними можно объяснить отчасти спешной работой или слабеющей творческой силой, отчасти же убеждением художника в незначительности этих чисто символических фигур по сравнению с Отцами искусств; но все же это очень важный и странный факт, усложненный поразительным сходством всех прочих особенностей.
141. Я не буду останавливаться на их сходстве, которое само бросается в глаза, но различие в трактовке голов совершенно непостижимо. Голова Тувалкаина исполнена превосходно, словно написана кистью живописца, каждая прядь волос прорисована, как на самом лучшем рисунке. В Скульптуре же пущены в ход обычные приемы ремесленника, она абсолютно незаконченна, и с неприятной бесцеремонностью просверлены дырки в бороде для придания живописности.
142. Вы опять увидите сходство в решении обеих фигур, в изгибе их спин, в прерывании острыми углами восьмиугольного обрамления, а здесь также и в общей трактовке голов. Но опять-таки у Живописи волосы сделаны грубее – методом чередования углублений и выпуклостей, и готическая форма рамы менее изысканна и относится к более позднему стилю. Заметьте, однако, – и это, возможно, позволит нам прояснить данный вопрос, – что рама данной композиции, естественно, выполнена позднее и менее тщательно, чем остроконечные арки, помещенные под сценой с изобретателем музыкальных духовых инструментов. И если вы еще раз сравните легкий наклон рабочего сиденья в № 22 и в № 6 и манеру исполнения низкого деревянного столика художника, предназначенного для красок, и его треногий стул – с тем, как выполнена наковальня Тувалкаина, и обратите внимание на то, как очертания его кузнечного горна и триптиха в предыдущей сцене помогают оттенить округлость голов, я уверен, что вы без особых колебаний согласитесь с моей точкой зрения, а именно – что все три барельефа Отцов искусств были изваяны Джотто с той чрезвычайной скрупулезностью, какую он прилагал к самым драгоценным камням своей башни; что, будучи скульптором и живописцем, он сделал и два других, но с заведомым вполне определенным решением, что они как символы его собственных ремесел должны быть несравненно ниже по качеству, чем изображения патриархов; что он исполнил Скульптуру живописно и дерзко, показав здесь все скульптурные трюки и взяв за образец греческий сюжет – Бахуса; что он изваял Живопись с большей тщательностью как более высокое искусство, но все же подчинил ее начальным сюжетам и этим преподал урок будущим поколениям художников – один этот урок содержит в себе и все остальные: «Ваши душа и тело должны быть вложены в каждый штрих».
143. Я не могу не поделиться некоторым чувством торжества при виде того, что Живопись держит карандаш так же, как и я; ни один учитель чистописания, никакие старания (а они одно время были очень настойчивыми и длились несколько месяцев) не могли избавить меня от привычки держать перо и карандаш между указательным и третьим пальцами, причем четвертый палец и мизинец лежат согнутые на бумаге.
144. Просматривая эти заметки перед тем, как отдать их в печать, и разглядев более внимательно мелкие детали двух последних скульптур, не замеченные мною прежде, я еще больше утвердился в своем мнении. Я прошу профессоров Высокого Искусства и возвышенного обобщения посмотреть на Скульптуру в увеличительное стекло и обратить внимание на то, как тонко Джотто вырезал циркуль, острия резца и замочную скважину в ящике для инструментов.
Что касается остального, то нет ничего более очевидного в запутанных и всегда ошибочных преданиях Флоренции, чем то, что в памяти сохранился факт изваяния самим Джотто двух своих искусств и забвения или, вероятно, игнорирования факта его участия вместе с Андреа Пизано в работе над главными скульптурами.
145. Теперь я возвращаюсь к прерванному рассмотрению всего ряда этих произведений, чтобы окончательно нарисовать их философскую систему.
За Геометрией, которая дает человеку жилище и землю, следуют № 21 – Скульптура и № 22 – Живопись, служащие украшением постоянных прочных жилищ. И далее – те великие науки, которым обучаются в христианском жилище. Первая —
(23) Грамматика или, точнее говоря, Литература; мы уже видели в росписях Испанской капеллы, как велико было ее значение в древние времена. Затем —
(24) Арифметика, помещенная здесь в центре, как и в Испанской капелле, и по тем же причинам; здесь еще с большей настойчивостью она внушает обеими руками, что два пальца на правой руке и два на левой действительно и неизменно составляют четыре. Ведите ваши счетные книги двойной бухгалтерии, основываясь на таком принципе, и ваша совесть будет чиста в этом и в будущем мире, в вашей конторе управляющего. Но этого не будет ни в коем случае, если вы исповедуете Евангелие арифметики ростовщиков, по которому два и два составляют пять.
По богатой вышивке на ее одежде вы можете судить, что проповедница первого экономического принципа весьма состоятельна в этом мире.
(25) Логика.
Искусство доказательства. Самая вульгарная фигура из всей серии, прекрасно демонстрирующая, как неубедительны аргументы в руках тех, кто не умеет управлять ими.
(26) Песня.
Влияние музыки на мир животных. Орфей, ее символ, – изобретатель закона правильности в музыке, закона доброты, как Дедал в музыке, закона музыкального построения. Отсюда «орфическая жизнь» является одним из идеалов милосердия (вегетарианского) – Платон. Законы, кн. VI, 782; Орфей назван первым после Дедала и равен ему, как глава гармонической школы, см. кн. III, 677 (Steph.). Взгляните на двух поющих и хлопающих крыльями птиц, сидящих на дереве над его головой; затем следуют пять мистических зверей: ближе всех к его ногам неизбежный кабан, далее лев и медведь, тигр, носорог и у самой его головы – огненный дракон; пламя изо рта дракона смешивается с дыханием Орфея, когда он поет. Слушающий орел, увы! потерял свой клюв, и его можно узнать лишь по горделивой осанке; утка у самого его плеча, пребывающая в сонном послеобеденном блаженстве, – настоящая победа. Сзади выглядывает удод или неизвестная птица из породы хохлатых и три других, о которых нельзя сказать ничего определенного. Листва деревьев такова, какой ее мог сделать только Лука, и все в целом совершенно по замыслу и исполнению.
