XX. Способ декорирования с помощью тени, как мы уже убедились, был общим и для северной, и для южной готики. Но в применении этого способа они расходились. Имея в своем распоряжении мрамор и классический декор перед глазами, южный архитектор мог заполнять промежутки изысканным растительным орнаментом или разнообразить поверхность стены инкрустацией из камня. Северный архитектор не знал античных примеров и не обладал изысканным материалом, у него не было иной возможности, кроме как покрывать стены отверстиями, вырезанными в форме листьев, такими, как окна. И делал он это хоть подчас очень грубо, но всегда с отчетливым чувством композиции и всегда, заметим, достигал желаемого эффекта с помощью тени. Там, где стена была толстой и не могла быть прорезана, а орнамент в виде листьев был крупным, эти тени не заполняли все пространство целиком; но форма посредством их все-таки выявлялась, а когда это было возможно, они четко прорезались, как в рельефных вставках фронтона, например, на западном фасаде собора в Байё; и вырезались в каждом случае так глубоко, чтобы выделить большую ширину тени при любом свете, кроме прямого слабого фронтального.
VI. Арка фасада церкви Сан-Микеле в Лукке
Пазуха свода, представленная вверху рис. VII, принадлежит юго-западному порталу в Лизьё – одному из самых необычных и интересных порталов в Нормандии, который, возможно, скоро будет навсегда утрачен из-за непрерывных переделок, которые уже уничтожили северную башню. Это работа в общем грубая, но одухотворенная; противоположные пазухи имеют разные, хотя и взаимно уравновешивающие украшения, очень небрежно вставленные, каждая розетка или звезда (каковой, видимо, являлась когда-то фигура с пятью лучами в верхней части, ныне почти стершаяся) вырезана на своей собственной каменной глыбе и вписана в общий рисунок без особой разборчивости, наглядно иллюстрируя то, о чем я уже говорил выше, – полное пренебрежение архитектора к форме промежуточного камня в этот ранний период.
Аркада, чья единственная арка и колонна представлены слева, расположена сбоку портала; три внешние колонны заключают в себе три ордера внутри пазухи, которую я нарисовал, и каждая из этих колонн несет внутреннюю аркаду, украшенную сверху повторяющимся вогнутым, заполненным листьями четырехлистным вырезом; все расположение чрезвычайно живописно и демонстрирует необычную игру света и тени.
В течение некоторого времени пронизывающие орнаменты, если их можно так называть для удобства, сохраняли свой четкий и независимый характер; затем их число и размер увеличились, а глубина сократилась; затем они стали соединяться, поглощая друг друга или сливаясь друг с другом, как пузыри в пене, – на рис. VII, 4 (пазуха в Байё) они выглядят так, как будто выдуты из соломинки; наконец, они окончательно утратили свой индивидуальный характер, и взгляд стали привлекать разделяющие линии узора, как мы видели раньше на примере окна, а затем наступила великая перемена и ослабление готической силы.
VII. Ажурные орнаменты в Лизьё, Байё, Вероне и Падуе
XXI. Рис. VII, 2 и 3: один – сектор окна в форме звезды маленькой капеллы возле церкви Санта-Анастазия в Вероне, а другой – очень своеобразный пример из церкви Эремитани в Падуе, в сравнении с рис. VII, 5 одного из резных узоров, принадлежащих башням трансепта в Руане, показывают близкое соответствие северной и южной готики
[20]. Но, как уже было сказано, итальянские архитекторы, не испытывая трудностей в украшении поверхности стены и не будучи вынуждены, как северяне, умножать сквозные отверстия, придерживались этой системы несколько дольше; и, увеличивая изящество орнамента, сохраняли ясность общего замысла. Это изящество орнамента было, однако, их слабым местом и открывало дорогу натиску Ренессанса. Они пали, как Древний Рим, жертвой роскоши, за единственным исключением, которое составила великолепная венецианская школа. Эта архитектура началась с роскоши, которой все остальные закончили; ее основы закладывались на примере византийской мозаики и каменной резьбы, и, отбрасывая украшения одно за другим, укрепляя свои формы правилами все более и более строгими, она в конце концов создала образец собственной готики, столь великолепный, столь законченный, столь благородно упорядоченный, что, на мой взгляд, никогда не существовало архитектуры, столь достойной нашего преклонения. Я не делаю здесь исключения даже для греческого дорического ордера: он ни от чего не отказывался, венецианская же архитектура четырнадцатого века отбросила одно за другим на последующие столетия всю пышность, которую могли ей дать искусство и богатство. Она сложила с себя корону и драгоценности, золото и цвета, как королева, снимающая свое облачение. Она сняла с себя напряжение, как отдыхающий атлет; некогда замысловатая и причудливая, она оставила себе правила строгие и ясные, как те, которые установила сама природа. Она отказалась от всего, и у нее остались только красота и сила, обе высочайшие и обе сдержанные. Количество каннелюр дорической колонны было нерегулярно – венецианские профили были неизменны. В дорическом декоре отсутствовал соблазн, это и так был пост анахорета – венецианский декор охватывал в своем господстве все растительные и животные формы, тут было обуздание страстей, власть Адама над творением. Я не знаю более великолепного воплощения могущества человека, чем железная власть венецианца над богатством собственного воображения, спокойная, величавая сдержанность, с которой он, охваченный мыслями о ниспадающей листве и пульсирующей жизни, на мгновение дает выход своим эмоциям, а потом прячет их в массивных балках и ровных регулярных выступах
[21].
