XVI. Но вернемся к нашей непосредственной теме: оказывается, в архитектуре привнесенная и случайная красота чаще всего несовместима с сохранением подлинного характера произведения, и поэтому живописность ищут в развалинах и видят ее в упадке и разрушении. Тогда как, даже если ее искать там, она состоит из простой величественности расселин, или изломов, или пятен, или растительности, которые уподобляют архитектуру работе природы и распространяют на нее те цвета и формы, которые повсюду радуют глаз человека в природе. Если это сделано вопреки истинным свойствам архитектуры, ей присуща живописность, и архитектор, который заботится об изображении стебля хмеля, а не о стволе колонны, совершает нечто еще более своевольное, чем неудачный выбор скульптора, для которого волосы важнее лица. Но, обладая свойством совпадать с неотъемлемым характером произведения, живописность или посторонняя величественность в архитектуре имеет более благородную функцию, чем где бы то ни было, – ту, которая является результатом возраста, ведь именно в нем, как уже говорилось, состоит величайшая красота здания; а потому внешние признаки этой красоты, имеющие силу воздействия бóльшую, чем те, которые сознательно создаются для привлекательности, могут считаться стоящими в ряду качеств настолько существенных, на мой взгляд, что, думаю, здание не может считаться достигшим расцвета, пока не простоит четыре или пять веков, и весь выбор и расположение деталей надо сообразовывать с тем, как они будут выглядеть по прошествии этого времени, так что не должно быть ни одной детали, которая могла бы претерпеть существенное повреждение либо от атмосферных влияний, либо от механического воздействия, которые неизбежны в течение столь длительного времени.
XVII. Я не ставлю своей задачей рассматривать те вопросы, которые влечет за собой следование этому принципу. Они представляют слишком большой интерес и слишком сложны, чтобы даже затрагивать их в рамках настоящих рассуждений, но в целом надо заметить, что те стили архитектуры, которые живописны в смысле, раскрытом выше в отношении скульптуры, то есть чей декор зависит скорее от расположения тени, чем от чистоты контура, не проигрывают, а обычно выигрывают в силе воздействия, когда их детали частично стерты временем; поэтому такие стили, и прежде всего французская готика, должны всегда использоваться, если применяемый материал подвержен разрушению, как кирпич или мягкий известняк; а стили, в любой степени зависящие от чистоты линии, такие как итальянская готика, должны в основном использоваться в твердых и не поддающихся разрушению материалах – граните, серпентините или кристаллическом мраморе. Не может быть никаких сомнений в том, что на формирование обоих этих стилей повлияли свойства материалов, имевшихся в распоряжении у строителей; и этим же должен определяться и наш выбор стиля.
XVIII. В мои планы сейчас не входит подробно рассматривать суть второй нашей обязанности, о которой упоминалось выше, – сохранения имеющейся у нас архитектуры, но несколько слов об этом надо сказать, ибо это особенно важно в наше время. Ни широкая публика, ни те, кто охраняет общественные памятники архитектуры, не понимают подлинного значения слова «реставрация». Оно означает величайший урон, который может быть нанесен зданию, – разрушение, при котором уже не собрать остатков; разрушение, которое сопровождается неверным описанием уничтоженного. Не будем обманывать самих себя в этом важном вопросе; невозможно, как невозможно воскресить мертвого, реставрировать какое бы то ни было здание, являвшееся когда-то великим и прекрасным. То, на чем я настаивал выше – жизнь целого, тот дух, который передается только рукой и взглядом мастера, невозможно восстановить. Другой дух может быть придан другим временем, и тогда это будет новое здание; но дух ушедшего мастера не может быть вызван и не может водить чужой рукой и мыслями. А что касается просто точного копирования, то оно явно невозможно. Как можно скопировать поверхности, стершиеся на полдюйма? Вся законченность состояла в этом утраченном полудюйме; если вы попытаетесь его восстановить, вы будете делать это по догадке; если вы создадите копию того, что осталось, допуская возможность ее точности (а какое старание, внимание и затраты могут ее обеспечить?), то чем новая работа будет лучше того, что осталось от старой? Ведь в старой работе ощущалась некая жизнь, некое таинственное присутствие того, чем она была раньше, и того, что она утратила; некая притягательность в легких следах, оставленных дождем и солнцем. Ничего этого не может быть в резкой четкости новой резьбы. Посмотрите на животных, которых я изобразил на рис. XIV как пример живой работы, и представьте себе, что стерлись насечки, выявляющие чешую и шерсть или морщины на лбу, и кто их может восстановить? Первый шаг в реставрации (я видел это не раз – на примере Баптистерия в Пизе, Каза д’Оро в Венеции, собора в Лизьё) состоит в том, чтобы разбить старую работу на куски; второй – обычно в том, чтобы воздвигнуть самую дешевую и низкопробную имитацию с целью выдать ее за подлинник, но имитация во всех случаях, как бы старательно и кропотливо она ни создавалась, все-таки остается холодным муляжом тех частей, которые могут быть скопированы с дополнениями, основанными на предположении; и на моей памяти есть только один пример, а именно Дворец правосудия в Руане, в котором хотя бы эта предельно возможная степень точности достигнута или хотя бы предпринята попытка этого достичь.
XIX. Так что не будем говорить о реставрации. Это Ложь от начала до конца. Можно создать муляж здания, как можно создать муляж мертвого тела, и муляж здания может включать в себя остов старых стен, как муляж тела может включать в себя скелет, неизвестно и не важно для чего; а старое здание будет уничтожено, причем более основательно и безжалостно, чем если бы оно ушло в песок или в трясину: от разрушенной Ниневии уцелело больше, чем от заново отстроенного Милана. Но, скажут мне, реставрация может быть необходима! Допустим. Так взгляните в лицо этой необходимости и признайте ее истинный смысл. Это необходимость уничтожения. Принимайте ее как должное. Сносите здания, сваливайте их обломки подальше, используйте в качестве балласта или для укрепления новых фундаментов, если угодно, но делайте это честно и не возводите на месте уничтоженных зданий Ложь. Только осознайте эту необходимость прежде, чем она наступит, и вы сможете ее предотвратить. Современный принцип (осуществлению которого, думаю, по крайней мере во Франции, неизменно способствуют каменщики, чтобы обеспечить себе работу; например, аббатство Сент-Уэн было снесено городскими властями, чтобы дать работу некоторому числу праздношатающихся) состоит в том, чтобы сначала позволить зданию обветшать, а затем его реставрировать. Заботьтесь о зданиях должным образом, и их не надо будет реставрировать. Вовремя положите несколько листов свинца на крышу, вовремя выметайте сухие листья и палки из водостоков, и вы спасете от разрушения и крышу, и стены. Следите за старым зданием с неусыпной заботой; защищайте его всеми средствами и любой ценой от всякого воздействия и разрушения; относитесь к его камням как к бриллиантам в короне; охраняйте его как ворота осажденного города; если оно теряет прочность, скрепляйте его железом; если наклоняется, поддерживайте его с помощью деревянных опор; не бойтесь, что эти приспособления испортят вид, – лучше костыль, чем утрата конечности; и делайте это с душой, с благоговением и неустанно, и многие поколения еще родятся и проживут жизнь под сенью этого дома. Когда-нибудь придет его последний час, но пусть он придет открыто, явно и пусть никакое бесчестье или подмена не лишат его права на похоронный обряд в нашей памяти.
