При поступлении в тюрьму они были крепкими девушками с хорошим здоровьем. Начав голодать, Долорс сильно похудела. «Исчезли мои пухлые щечки, – писала она в январе своим родителям. – Наверное, я становлюсь взрослой, вот и уходит мой ‘‘щенячий жирок’’!!» Шутя, она говорила, что большие карие глаза Мариан сейчас занимают пол-лица. Долорс всегда любила прибавить немного юмора висельника, и она с самого начала понимала, что голодовка – это в конечном итоге спор характеров: характера того, кто на нее решается, и его оппонента, который упорствует и отказывается выполнить требования. Конечно, Теренс МакСвини лишился жизни, но он выиграл поединок с британцами: его смерть вызвала беспрецедентную реакцию общественности и международную поддержку борьбы ирландцев за независимость. «Кто первым моргнет, тот и проиграл, – говорила впоследствии Долорс. – Я эту игру с детских лет знаю».
* * *
Сообщение о том, что две молодые ирландки объявили голодовку и могут умереть в той самой тюрьме, где когда-то погиб МакСвини, стало частью бесценной пропаганды. Сестры и так уже привлекли внимание прессы во время судебного разбирательства, а сейчас же они стали звездами другого вида материала – многосерийной таблоидной драмы: газеты и радио ежедневно сообщали о постоянном ухудшении состояния девушек. Они были «девочками-террористками», и потому пресса старалась говорить не об их силе духа и клятве не есть, а об их молодости и хрупкой женственности. (Хью Фини и Джерри Келли, которые тоже продолжали голодать, получали намного меньше внимания, и их никогда не называли «мальчиками».)
«Суп, индейка, ветчина, картошка, рождественский пудинг с коньячным соусом, – писали в газете Временной республиканской армии на протяжении праздников. – Вы празднуете Рождество. А Долорс Прайс умирает». Противостояние между сестрами Прайс и Британией выглядело так, что ситуацию уже не просто сравнивали с тем, что произошло с МакСвини, а проводили параллели с Великим голодом XIX столетия, который унес миллион жизней, а еще миллион человек (или даже больше) вынуждены были мигрировать. Ирландия страшно голодала тогда, а корабли, груженные продуктами, покидали ее порты – экспорт в Англию. Многие в Ирландии, да и в других местах, считали, что именно британцы были виновны в этом бедствии: в своем бессердечии и равнодушии они перешли все границы и стали по сути хладнокровными убийцами. В одном из широко известных трактатов голод описывался как «последнее завоевание Ирландии».
Если тогда британцы использовали голод в качестве оружия, то сейчас ситуация повернулась на 180 градусов, и это оружие было нацелено на них самих. Долорс Прайс всегда считала, что именно в тюрьме по-настоящему проверяется преданность добровольцев ИРА. И сейчас она говорила всем, кто слышал ее, что дело здесь не просто в готовности умереть. «Добровольцы погибают на улицах Белфаста за наше дело, и наши смерти ничем не отличаются от их смертей, – заявляла она в одном из писем. – Я думаю, мы будем первыми женщинами, и очень гордимся этим. Если мы останемся умирать в «Брикстоне», то будем испытывать гордость, потому что погибли в той же тюрьме, что и Теренс МакСвини, только на 50 лет позже». Она чувствовала: подобный исход станет доказательством того, что империя никогда не учится на своих ошибках. Британцы всегда превосходили ирландцев в живой силе и технике, но у республиканцев, по мнению Долорс, было «решающее оружие» – «их собственные тела».
Сражаясь с особой формой вызова, британское правительство не имело иллюзий: если кто-то из голодающих умрет, это станет настоящей катастрофой. Если такому суждено произойти, то чиновникам предстоит встретиться с «массовым ответным насилием». Однако, не желая уступать требованиям сестер, правительство решило использовать силовое решение проблемы. Третьего декабря, когда голодовка длилась уже две с половиной недели, в камере Долорс появилась группа врачей и медсестер. Они увели девушку в другое помещение, усадили на стул, прикрученный болтами к полу, и закутали ее в простыню, чтобы она не могла двигаться. Девушка пыталась сопротивляться, но она очень ослабела, ведь она не ела больше двух недель. Когда ее связали, она с ужасом смотрела на руки, пытавшиеся разжать ей челюсти. Что-то грубо затолкнули в рот. Какая-то деревяшка с дыркой посередине. Другая пара рук держала длинный, тонкий резиновый шланг, который начали вставлять в дырку, трубка заскользила по горлу. Она не могла дышать, ей мешал посторонний предмет, она захрипела и чуть не задохнулась. Девушка попыталась укусить трубку зубами, но ей мешало деревянное приспособление. Несколько офицеров прижали ее к спинке стула, и она почувствовала, как по трубке в желудок потекла какая-то жидкость.
Вся процедура жидкого кормления заняла несколько минут, но Долорс они показались вечностью. Не успели еще убрать трубку, как ее начало рвать. «Пища», которой ее насильно накормила администрация, состояла из взбитых в блендере продуктов: сырых яиц, апельсинового сока и жидкого «Комплана» – концентрированной смеси молока, минеральных веществ и витаминов. После кормежки Долорс выпустили во двор, где она встретилась с Мариан, которую пока еще не подвергли этой пытке. Долорс сообщила сестре о процедуре и сказала, что вряд ли сможет это снова выдержать. Мариан ответила, что и не нужно, что она может прекратить голодовку.
– Нет, – заявила Долорс. – Или вместе прекращаем, или никак.
Через два дня тюремные врачи начали так же насильно кормить Мариан. Процедура превратилась в отвратительный ритуал. Каждое утро в 10 часов команда врачей и медсестер появлялась в их камерах, девушек связывали и буквально запихивали в них пищу. «Мы научились дышать с трубкой в горле», – рассказывала Долорс в письме.
Принудительное кормление было весьма спорной практикой, которая применялась в то время и к другой группе бунтовщиц – к британским суфражисткам
[56]. В 1913 году в тюрьме «Холловей» насильно кормили суфражистку Сильвию Пэнхерст; она называла эту процедуру пыткой, утверждая, что «такое чувство деградации бесконечно хуже любой физической боли».
«Я не хочу, чтобы в меня насильно заталкивали еду, – признавалась Долорс в письме. – И пусть я не могу сейчас противостоять им физически, это не значит, что я не могу противостоять им умом и не принимать того, что происходит». Время от времени кого-то из сестер начинало рвать в тот момент, когда трубка находилась в горле, несколько раз девушки чуть совсем не задохнулись. Пресса публиковала некоторые из их писем, и там говорилось о бесчеловечности принудительного кормления. Министерство внутренних дел, по крайней мере, вначале реагировало на это, утверждая, что такие меры применяются в интересах самих заключенных и что британское правительство не может позволить узникам убивать себя.
В январе Бернадетт Девлин, студенческий лидер марша «Народной демократии» у моста Бернтоллет, которому удалось занять место в парламенте в Вестминстере, посетил сестер Прайс. Девлин был шокирован внешним видом Долорес. По словам мужчины, ее волосы, бывшие когда-то темно-рыжими, «потеряли цвет до такой степени, что она стала почти блондинкой, а у корней они были просто белыми». А так как девушка боролась со своими мучителями во время кормления, пытаясь вытолкнуть изо рта деревяшку, то ее зубы начали шататься и чернеть. Лица обеих сестер приобрели восковой налет. И когда они шли, их шатало из стороны в сторону.
