Ответственность командования в любом военном конфликте заключается в том, что старший офицер обязан делать выбор, который может привести к смерти его подчиненных. Хьюза мучило то, что он отдавал приказы, отправляющие молодых добровольцев – и невинных граждан – на смерть. Он постоянно прокручивал эти события в голове. Он говорил Мэкерзу, что в Кровавую пятницу он был исполнителем. Но приказ отдавал Адамс. «Решение принимал Джерри», – вспоминал Хьюз.
Отрицая свою роль в конфликте, Адамс в действительности снял с себя какую-либо моральную ответственность за катастрофы вроде Кровавой пятницы, а значит, дистанцировался и от своих подчиненных того времени – таких, как Брендан Хьюз. «Это просто отвратительно, – говорил Хьюз. – То есть такие люди, как я, должны нести ответственность за все эти смерти». Если бы кровавая бойня привела к изгнанию британцев из Ирландии, то тогда Хьюз мог бы себя оправдать за то, что он совершил. Но сейчас он чувствовал себя лишенным любого такого основания для отпущения грехов. «Ни одна смерть не стоила того, как все обернулось», – говорил он.
Хьюза мучили демоны, и он был потрясен тем, что Адамс, видимо, совершенно избавился от всяких болезненных воспоминаний. Вместо этого он фотографировался то здесь, то там, как человек, который совершенно не задумывается о своем собственном прошлом. Это бесило Хьюза. Конечно, он был в ИРА! «Все это знают, – говорил он Мэкерзу. – И британцы знают. И люди на улицах знают. Каждая собака на улице знает. А он стоит и отрицает все».
* * *
Хьюз пользовался доверием как ветеран вооруженной борьбы и имел безупречную репутацию в республиканских кругах. Но когда он отказался принимать мирный процесс и отошел от Адамса, Шинн Фейн с ее пристрастием к конформизму начала избегать его. Хьюза унижало то, что он живет на социальное пособие, в то время как он видел, что те люди, «которые никогда не стреляли», те люди, которые «никогда на самом деле не принимали участия в революции, а прятались за спинами погибших добровольцев», заняли прочное финансовое и общественное положение в послевоенном Белфасте. Он ворчал, что Адамс и его приспешники наслаждаются изобилием, которое противоречит их революционным социалистическим убеждениям. Он называл их «бригада в костюмчиках от Армани».
Хьюза также беспокоило, что ныне вооруженная борьба, подвергшись «санитарной обработке» и выхолащиванию, превратилась в никчемный лозунг на бампере автомобиля. Республиканское движение всегда почитало мучеников, но Хьюз полагал, что некоторые из этих мучеников, все еще живые и борющиеся с последствиями своего участия в войне, сейчас отодвинуты в сторону и могут лишь лицезреть свои портреты в граффити. «Портреты, нарисованные на стенах, славят мужчин в шерстяных одеялах, умирающих медленной смертью от одиночества и чрезмерного употребления алкоголя. Они никому не нужны, – говорил Хьюз. – Ненавижу, когда молодежи преподносится романтическая версия событий того времени. – И добавлял: —Все это очень далеко от действительности, и я – тому живое доказательство».
Потребовалось не так много времени, чтобы слухи о нелояльности старого товарища дошли до Адамса. В 2000 году эти двое встретились, и Адамс с вызовом спросил Хьюза, почему тот решил выступить с публичной критикой; он интересовался, с какими людьми Хьюз был связан и с кем общался. Хьюз же вспоминал о прошлом так: «Я попал в плохую компанию и хотел бы выйти из нее». Хьюз чувствовал, что его хотят снова прибрать к рукам. И это еще больше злило его. В какой-то момент Хьюз обнаружил в своей квартире подслушивающее устройство – маленький черный микрофон. Было время, когда такие приборы использовали только британские военные. Но сейчас, по его убеждению, его установила ИРА.
* * *
Ощущение утраты иллюзий возникало и в других интервью, проводимых Мэкерзом. Одним из его собеседников был Рики О’Роу – плотный мужчина в возрасте около 50 лет, который когда-то делил тюремную камеру с Хьюзом и был близким другом Бобби Сэндза. Во время голодовки 1981 года О’Роу выполнял функции главного специалиста по связям с общественностью. Когда Мэкерзу удалось связаться с О’Роу и рассказать ему о Белфастском проекте, тот поначалу не очень хотел участвовать. Как оказалось, он 20 лет хранил страшную тайну и беспокоился о том, что стоит заговорить о членстве в ИРА, как секрет выплывет наружу. Но в конце концов Мэкерз уломал О’Роу на интервью и начал вечерами приходить к нему домой с диктофоном. Первые беседы носили отвлеченный характер. О’Роу рассказывал семейную историю о том, как его отец служил в ИРА в 1940-х годах, как он сам рос, распевая повстанческие песни, а затем, будучи еще подростком, присоединился к Провос. О’Роу говорил, как он попал на корабль «Мейдстоун» вместе с Джерри Адамсом и о том, как однажды выступил как грабитель, чтобы достать денег на попойку. Начальники из ИРА наказали его за это – прострелили ноги; такой вот штраф, который ему казался совершенно справедливым. Мэкерз и О’Роу как раз записывали интервью, когда пришла новость о том, что два самолета врезались в здания Всемирного торгового центра в Нью-Йорке. Оба мужчины пришли в ужас. Если кто-то из них и увидел некое сходство между ирландской традицией политического насилия и массовым убийством, выполненным «Аль-Каидой», то не стал говорить об этом.
«Я не собираюсь рассказывать о голодовке», – много раз повторял О’Роу Мэкерзу. И в первые восемь встреч он ничего о ней не говорил. Но вечером, во время последнего интервью, эта тема вдруг снова выплыла, и О’Роу начал делиться одной историей из тех, относительно которых он обещал себе молчать.
Летом 1981 года, после смерти Бобби Сэндза и еще трех забастовщиков, О’Роу помогал вести переговоры из тюрьмы. По словам О’Роу, заключенные получили тайное предложение от Маргарет Тэтчер, согласно которому им обещали удовлетворить почти все их требования. Это была не полная капитуляция, а гарантии того, что можно носить свою одежду (одно из главных требований), а также что будут сделаны другие важные уступки. О’Роу вместе с еще одним переговорщиком передал тайную записку руководству Провос, находившемуся на воле, указав в ней, что заключенные склонны принять предложение Британии и прекратить голодовку. Но последовал ответ (конкретно от Джерри Адамса), что Тэтчер обещает мало, а поэтому голодная забастовка должна продолжаться.
Шестеро мужчин умерли, прежде чем было объявлено о прекращении голодовки. Общественности всегда говорили, что это сами заключенные настаивали на продолжении акции, и О’Роу никогда не рассказывал о своей версии событий, считая, что его знание из серии так называемых тщательно спрятанных мифов, окутывающих эти драматические события. Но в глубине души он ощущал огромную вину за то, что в то время не был более решительным и настойчивым. Он удивлялся, почему Адамс и его окружение настаивали на голодовке и не приняли предложение, которое сами заключенные считали приемлемым.
За многие годы бесконечных раздумий О’Роу пришел к ужасному заключению. Когда Бобби Сэндз начал борьбу за парламентское кресло, республиканизм в лице мирного протестанта, желающего получить место в парламенте, получил такую огромную общественную поддержку, которой ИРА никогда не добивалась посредством насилия. После смерти Сэндза 5 мая 1981 года сотни тысяч человек вышли на улицы. О’Роу не был участником обсуждений этого вопроса в Армейском совете, который этим занимался, но он понял, что Адамс намеренно затянул голодовку, чтобы использовать широкомасштабный протест и огромную поддержку. О’Роу понял, что для республиканской политики голодная забастовка была неким моментом «расщепления атома». Адамс впервые осознал потенциал электоральной политики. В продолжении забастовки он увидел беспрецедентную возможность серьезно расширить базу поддержки республиканского движения. Правда, это стоило шести жизней.
