Следователи изъездили маленькую страну вдоль и поперек, встречались с местными людьми. Бывшие солдаты. Бармены. Фермеры. Священники. Они умоляли всех лишь об одном: «Расскажите, что вы слышали, расскажите, что вы помните, помогите нам найти тела». Законодательство, определяющее деятельность комиссии, устанавливало, что любой, кто сообщит информацию, получит гарантии иммунитета от преследования.
Одним весенним утром 1999 года, примерно через месяц после вступления закона о комиссии в силу, два католических священника проводили полицейских к средневековому месту захоронения близ Дандолка. Под кустом рододендрона, в тихом уголке кладбища офицеры обнаружили новый гроб, второпях поставленный туда. Он содержал останки человека по имени Имон Молли, который в возрасте 21 года был в 1975 году убит ИРА как информатор. Видимо, останки Имона выкопали и поместили в гроб, а затем оставили на ночь на кладбище.
Когда семья Молли получила тело, она устроила похороны и перезахоронила его. Некоторое время спустя к родственникам обратился один священник, который услышал о находке в новостях и сообщил, что ему есть что рассказать. Его звали Юджин МакКой, и он вспомнил, что однажды ночью, лет 25 назад, раздался стук в его дверь. Группа мужчин потребовала проехать с ними в автофургон в отдаленной части графства Лаут. Там он увидел молодого человека, привязанного к кровати. Это и был Имон Молли. Той ночью мужчины собирались казнить его, но Молли захотел сделать признание священнику прежде, чем умрет. Отец МакКой покидал дом в такой спешке, что не захватил молитвенные четки. Мужчина, руководивший процессом казни, достал свои и, протянув их священнику, произнес: «Возьмите мои».
Парень был напуган. Он знал, что вот-вот умрет. Он попросил отца МакКоя передать последнее сообщение его семье: «Скажите им, что я не осведомитель». Это было неправдой. Впоследствии установили, что Молли действительно являлся информатором. Но перед смертью он хотел заверить семью в обратном. Во время Смуты духовенство часто оказывалось в трудных моральных ситуациях и не всегда поступало правильно. Отец МакКой, выйдя той ночью из фургона, не направился к семье парня, чтобы передать его последние слова. Он также не сообщил об этом и полиции.
* * *
Через месяц после обнаружения тела Молли комиссия эксгумировала еще два трупа из болота в графстве Монахан: Брайена МакКинни, сына Маргарет МакКинни, которая выступала в защиту семей исчезнувших, и его друга Джона МакКлори. Оба были убиты за кражу оружия со склада Провос и использование его при ограблении бара. Поиск тел начал набирать обороты, и однажды летом дети Джин МакКонвилл собрались на пляже, что на самом кончике полуострова Кули, в графстве Лаут. Место было открытым и пустынным, скалы и камни, обдуваемые ветром, милях в пятидесяти или около того от Белфаста. От ИРА поступила информация, что их мать похоронена здесь, на побережье. Мощные экскаваторы окружили место, будто доисторические чудовища, их вытянутые конечности вгрызались в почву и песок. Полицейские во флуоресцентных куртках работали пневматическими дрелями, кирками, лопатами и граблями, а дети МакКонвилл стояли и ждали.
Это событие вновь соединило братьев и сестер, хотя все было не так просто. Будучи детьми, они отчаянно сопротивлялись любым попыткам государства разделить их, будто знали заранее, что им не быть вместе, что, возможно, им больше никогда не доведется встретиться. Каждый пошел своим путем, лишь время от времени пересекаясь с другими. Собравшись сейчас в надежде наконец найти мать, некоторые из них не знали, как вести себя с братьями и сестрами. А между тем их физическое сходство оставалось потрясающим. Большинство детей Джин унаследовали ее узкое лицо, резко очерченные скулы и маленький рот с поджатыми губами. Но братья и сестры, которым сейчас было по 40–50 лет, выглядели старше своего возраста: лица измождены, а руки и плечи мужчин покрыты чернильными сине-черными татуировками. Между ними ощущалось напряжение. Когда они говорили о Джин, каждый старался использовать единственное число вместо множественного – «моя мама», – будто он был единственным ребенком.
Джим МакКонвилл, которому исполнилось шесть лет, когда увезли мать, мотался по тюрьмам. Арчи, как некоторые из детей, боролся с алкоголем и со своим характером. «Если кто-то говорит мне неправильные вещи, я взрываюсь, – признавался он. – Если сказанное тобой слово бьет по больному месту, то его уже не возьмешь назад». С детьми никто не проводил бесед, никто не успокаивал их, а потому их горе и гнев были все еще свежи. Они были возмущены решением ИРА увезти их мать, но также и (а возможно, даже больше) предположением о том, что Джинн МакКонвилл могла быть осведомителем. Шепотки вокруг Джин начались сразу после ее смерти: говорили, что ее, возможно, казнили как стукача. Будто бы мало им беды, мало того, что они осиротели в юном возрасте и болтались по ужасным приютам, теперь еще эти дети должны были нести на себе клеймо предательства.
Годом раньше представители ИРА сказали Хелен, что вина за исчезновение Джин лежит на Провос. А в заявлении, сделанном весной 1999 года, организация объявила, что МакКонвилл «призналась, что передавала сведения британской армии». Дети удовлетворились тем, что ИРА в конце концов хотя бы признала убийство их матери и, возможно, теперь будет помогать в обнаружении ее останков, но они резко пресекали любые разговоры о том, что она была стукачом. Они утверждали, что Джин стала жертвой фанатичных побуждений – вдова-протестантка в националистском католическом районе в самый разгар религиозного напряжения. Они снова и снова рассказывали историю о том, как незадолго до смерти Джин проявила сочувствие к раненому британскому солдату, оказавшемуся в «Дайвис Флэтс», и как на их двери кто-то выцарапал слова «любовница британца», словно угрожающее послание. «Как часто мне приходилось сражаться с теми, кто называл мою маму стукачом, – вспоминал Джим свою жизнь, полную безжалостного остракизма. – Люди отворачивались от нас. Когда мы входили в бар, они нам тут же освобождали место. И мы сидели одни».
Сейчас дети очень хотели обелить имя Джин. Арчи задавался вопросом, не было ли убийство ошибкой: ИРА искала в «Дайвис» женщину, которая могла быть двойным агентом, и просто по ошибке взяла не того человека. Майкл отметал любое предположение о том, что мать была шпионкой. Без работы, в депрессии, психологически раздавленная мать десяти детей, которая потеряла мужа, умершего от рака. Она целыми днями сидела в квартире, курила сигареты, ухаживала за детьми и стирала вручную. Какую информацию она могла поставлять? На заявление о признании Джин Хелен сказала: «Они пытали ее, тут в чем угодно признаешься».
Каждый день экскаваторы рыли и рыли, а признаков Джин МакКонвилл не было. В какой-то момент возникло мимолетное беспокойство, когда извлекли несколько костей. Но потом оказалось, что это скелет собаки. Нервы на пределе. Сочувствующие местные жители приходили к месту поисков и приносили детям горячую еду. Кто-то отдал огромную пачку сигарет.
– Где будем ее хоронить? – однажды спросил Майкл.
– В Западном Белфасте, – ответила Хелен. – Это они убили ее. Это они отняли у нас маму.
Хелен хотела похоронить Джин на кладбище «Миллтаун» среди республиканских могил, а на камне высечь надпись: «Джин МакКонвилл. Похищена и убита ИРА». Ее братья и сестры, вероятно, разделяли ее гнев, но не хотели вступать в конфликт с Провос.
