Главный констебль Полицейской службы Северной Ирландии Хью Орд в своем заявлении сказал: «Этот акт провела небольшая группа отчаявшихся людей, которые пытаются заставить 99 процентов сообщества идти туда, куда те не хотят».
Началось масштабное расследование, произвели несколько арестов. Затем, через восемь месяцев после стрельбы, отряд хорошо вооруженных полицейских ворвался в дом в Андерсонстауне. Власти отследили телефон, которым пользовалась Подлинная ИРА, когда сообщала о своей причастности к нападению. Это был платный автомат в супермаркете «Теско» в Ньютаунэбби, который использовали через день после стрельбы. Просмотрев записи с камер наблюдения в магазине, полиция обнаружила бледную женщину старше среднего возраста, кутающуюся в плотное темное пальто. Стоя у кассы самообслуживания, она потянулась за кошельком, чтобы оплатить телефон – взгляд женщины скользнул вверх, и вдруг она посмотрела прямо в камеру. Это была Мариан Прайс.
Долорс, наверное, испытывала отвращение к Соглашению Великой пятницы, но она, мучимая призраками прошлого, не вошла ни в какую республиканскую группу, которая после раскола движения решила посвятить себя продолжению военных действий. А у ее сестры такие угрызения совести отсутствовали. «Вооруженная борьба все равно имеет место в настоящем и будет продолжаться в будущем», – часто повторяла Мариан. Ей было далеко за 50, у нее имелись взрослые дочери и артрит, но она все еще не была готова отложить в сторону пистолет. Через два дня допросов о стрельбе у казарм ее выпустили без предъявления обвинений. Но полтора года спустя власти опять задержали ее, и на сей раз так легко она не отделалась. В конце концов Мариан предъявили обвинение в «использовании принадлежащей ей собственности в террористических целях». Затем было и еще одно обвинение, связанное с диссидентским собранием в Дерри, во время которого мужчина из Подлинной ИРА, в маске, зачитал заявление с угрозами в адрес офицеров полиции; в нем говорилось, что они, будучи оккупационными войсками, «подлежат казни». Он читал эти слова, а Мариан Прайс, без маски, стояла рядом и держала листок с текстом.
Два последующих года Мариан провела в тюрьме, в том числе находясь много времени в одиночной камере. У нее обострился псориаз, и она начала терять вес. Мысленно она возвращалась в те времена, когда сидела в тюрьме в Англии; ей казалось, что все это наяву, будто и не прошло 30 лет, будто она еще не выходила замуж, не рожала детей, не наслаждалась жизнью за пределами тюремных стен. Долорс, беспокоясь за сестру, сходила с ума. Она приняла участие в кампании «Свободу Мариан Прайс!». Сторонники женщины писали горячие письма и проводили немногочисленные собрания. Они называли Мариан «жертвой психологических пыток и осужденной без суда и следствия». Все это было явной реминисценцией движения за свободу сестер Прайс в 1970-х годах.
Но кампания не получила той популярности у ирландских республиканцев, какая была несколько десятилетий назад. Возможно, Мариан осталась прежней, но мир изменился; он изменился основательно и безвозвратно. Война отзвенела погребальным звоном, и в воздухе витал дух компромисса и согласия. В тот самый месяц, когда Мариан оказалась в камере, королева Елизавета II совершила официальный визит в Ирландию – первое посещение монарха с 1911 года, когда столетие назад весь остров все еще был частью Соединенного Королевства. Бывшая одноклассница Долорс, Мэри МакЭлис, выросла и стала президентом Ирландии. Она приветствовала визит королевы, считая его историческим событием, и говорила, что это «совершенно исключительный момент для народа встречать на ирландской земле ее величество королеву». Мариан пребывала в тюрьме и на следующий год, когда Мартин МакГиннесс, бывший стрелок из Дерри, а ныне заместитель первого министра Северной Ирландии, встретился с королевой и пожал ее руку. МакГиннесс и Джерри Адамс, похоже, могли найти общие интересы с кем угодно. Они примирились даже с едким Яном Пейсли, с которым МакГиннесс работал бок о бок в правительстве. «В политике, как и в жизни, общеизвестная истина гласит, что никто не получает все сто процентов желаемого, – говорил Пейсли, появившись вместе с МакГиннессом в Стормонте
[97]. – Нужно выполнить разворот, когда знаешь, что достиг уже достаточно».
Но если кто-то был сейчас готов прекратить борьбу, то Мариан – нет. Она, не споря, признавала, что ее упорство в этом вопросе было абсолютно антидемократическим: лишь горстка людей в Северной Ирландии поддерживала дальнейшее кровопролитие во имя изгнания британцев. «Но быть республиканцем не значит искать популярности, – говорила она. – И никогда не значило». Еще в 2001 году она заявляла, что «следующее поколение возьмет факел республиканизма и продолжит битву». Но, несмотря на то что она взяла факел у своих родителей, как те взяли у своих, собственные дочери Мариан, как и сыновья ее сестры, проявляли мало интереса к тому, чтобы посвятить себя вооруженной борьбе.
Мариан вырастила двух обычных молодых женщин, которые уже были детьми не XX столетия с его беспорядками и волнениями, а XXI века и глобализации. Одна из дочерей стала журналисткой и работала на BBC.
Некоторые из друзей Мариан беспокоились, что молодые друзья-диссиденты, возможно, просто используют ее, что эти поклонники-революционеры потакают ей, поскольку она одна из сестер Прайс, потому что ее воспринимают как девушку с плаката времен по-настоящему жестокой борьбы – немного в стиле «ретро», но такой, которой доверяют. В 2013 году, проведя два года за решеткой, Мариан признала себя виновной по обоим обвинениям и получила приговор – 12 месяцев тюрьмы, хотя по причине ухудшающегося здоровья и учитывая тот срок, что она уже отбыла, судья разрешил отбывать наказание условно. На слушаниях Мариан выглядела слабой и шла к скамье подсудимых, опираясь на палочку.
В тюрьме Мариан поддерживала себя с помощью культурного времяпрепровождения, что казалось менее характерным для радикального агитатора, чем для обывателя или пенсионера, не интересующегося политикой. Она разгадывала кроссворды в «Дейли Мейл» (Daily Mail). Она читала романы Стига Ларссона
[98]. А еще она часами смотрела любимое ТВ-шоу – роскошную английскую патоку о ностальгии по домам-усадьбам – «Аббатство Даунтон» (Downton Abby)
[99].
* * *
Прошло примерно около года после освобождения Мариан Прайс, когда ее старый товарищ Джерри Адамс тоже оказался под арестом. Вооружившись интервью из Бостонского колледжа, Полицейская служба Северной Ирландии к тому моменту уже арестовала некоторое количество человек и допросила их по делу о похищении и убийстве Джин МакКонвилл. Кое-кто из них проживал в те далекие времена на территории «Дайвис». Но в 1972 году многие из этих людей были еще подростками, поэтому если они и играли какую-либо роль в деле, то, скорее всего, самую незначительную – они могли просто находиться в той толпе, которая выволокла МакКонвилл из квартиры тем вечером. После допроса в полиции их всех отпустили. Обвинение предъявили лишь одному человеку – Айвору Беллу, ветерану-республиканцу, который, по словам Брендана Хьюза, утверждал, что Джин МакКонвилл не следует прятать, напротив, надо убить ее и оставить на улице, но, как утверждалось в рассказе Хьюза, это сумел оспорить Джерри Адамс. Беллу же пришлось столкнуться с обвинением в пособничестве убийству и в подстрекательстве к нему, а также с обвинением в том, что он состоял в ИРА, потому что даже после Смуты тебя все еще могли судить за то, что в прошлом ты был членом военизированной группировки.
